.

а вы мне ничего не оставили. Вот сами и виноваты.

      Ну, я с ней, конечно, спорить не стал, плюнул и ушёл на кухню завтрак готовить. Себе сделал яичницу, кофе сварил, бутербродов намазал. А Феньке – нарезал газетной бумаги, накрошил туалетного мыла и сверху всё это керосинчиком полил. Приношу этот винегрет в комнату, смотрю – моя Фенька полотенцем лицо вытирает. Я испугался, мне показалось, что она ест полотенце. Потом вижу – нет, лицо вытирает.

      Я у неё спрашиваю:

      – Ты где воду брала?

      Она говорит:

      – Какую воду?

      Я говорю:

      – Такую воду. Одним словом, где ты мылась?

      Она говорит:

      – Я ещё не мылась.

      – Как не мылась? Так чего ж ты тогда вытираешься?

      – А я, – говорит, – всегда так. Я сначала вытрусь, а потом вымоюсь.

      Я только рукой махнул.

      – Ну, – говорю, – ладно, садись, ешь скорей – и до свиданьица!

      Она говорит:

      – Как это «до свиданьица»?

      – Да так, – говорю. – Очень просто. До свиданьица. Надоела ты мне, голубушка. Уходи поскорее, откуда пришла.

      И вдруг вижу – моя Феня как задрожит, как затрясётся. Кинулась ко мне, за ногу меня схватила, обнимает, целует, а у самой из глазёнок слёзы так и текут.

      – Не гоните меня, – говорит, – пожалуйста! Я хорошая буду. Пожалуйста! Прошу вас! Если вы меня кормить будете, я никогда ничего – ни одного гвоздика, ни одной пуговки – без спросу не съем.

      Ну, одним словом, мне её опять жалко стало.

      Детей у меня тогда не было. Жил я один. Вот я и подумал: «Что ж, не объест ведь меня эта пигалица. Пускай, – думаю, – погостит у меня немножко. А там видно будет».

      – Ладно, – говорю, – так уж и быть. В последний раз тебя прощаю. Но только смотри у меня…

      Она сразу повеселела, запрыгала, замурлыкала.

      Потом я ушёл на работу. А перед тем как уйти на работу, я сходил на рынок и купил полкило маленьких сапожных гвоздей. Штук десять я оставил Феньке, а остальные положил в ящик и ящик закрыл на ключ.

      На работе я всё время о Феньке думал. Беспокоился. Как она там? Что делает? Не натворила ли чего-нибудь?

      Прихожу домой – Фенька сидит на окне, мух ловит. Увидела меня, обрадовалась, в ладошки захлопала.

      – Ой, – говорит, – наконец-то! Как я рада!

      – А что? – говорю. – Скучно было?

      – Ой, как скучно! Прямо не могу, до чего скучно!

      Взял её на руки. Говорю:

      – Есть, наверно, хочешь?

      – Нет, – говорит. – Ни капельки. У меня ещё три гвоздя от завтрака осталось.

      «Ну, – думаю, – если три гвоздя осталось, значит, всё в порядочке, значит, она ничего лишнего не съела».

      Я похвалил её за хорошее поведение, немножко с ней поиграл, потом занялся своими делами.

      Мне нужно было написать несколько писем. Я сажусь за письменный стол, открываю чернильницу, гляжу – чернильница у меня пустая. Что такое? Ведь я только третьего дня чернила туда наливал.

      – А ну, – говорю, – Фенька! Иди сюда!

      Она прибегает.

      – Да? – говорит.

      Я говорю:

      – Ты не знаешь, куда у меня чернила девались?

      – А что?

      – Да ничего.