Честное слово (сборник). Леонид Пантелеев

такая-сякая! Ты, может быть, и за столом за обеденным не умеешь сидеть?

      – Нет, – говорит, – это умею.

      – Ну так садись, – говорю.

      Посадил её за стол. Стул ей поставил. На стул книг целую гору навалил – чтобы повыше было. Вместо передника носовой платок повязал.

      – Ешь, – говорю.

      Только вижу – не ест. Вижу – сидит, ковыряется, носом сопит.

      – Что? – говорю. – В чём дело?

      Молчит, не отвечает.

      Я говорю:

      – Ты же есть просила. Вот – ешь, пожалуйста.

      А она покраснела вся и вдруг говорит:

      – Нет ли у вас чего-нибудь повкуснее?

      – Как повкуснее? Ах ты, – я говорю, – неблагодарная! Тебе, что ж, конфет надо, что ли?

      – Ах нет, – говорит, – что вы, что вы… Это тоже невкусно.

      – Так чего же тебе? Мороженого?

      – Нет, и мороженое невкусное.

      – И мороженое невкусное? Вот тебе и на! Так чего же тебе, скажи, пожалуйста, хочется?

      Она помолчала, носиком посопела и говорит:

      – Нет ли у вас немножко гвоздиков?

      – Каких гвоздиков?

      – Ну, – говорит, – обыкновенных гвоздиков. Железненьких.

      У меня даже руки от страха затряслись.

      Я говорю:

      – Так ты что же это, значит, гвозди ешь?

      – Да, – говорит, – я гвоздики очень люблю.

      – Ну, а ещё что ты любишь?

      – А ещё, – говорит, – я люблю керосин, мыло, бумагу, песок… только не сахарный. Вату люблю, зубной порошок, гуталин, спички…

      Я думаю:

      «Батюшки! Неужели это она правду говорит? Неужели она действительно гвоздями питается? Ладно, – думаю. – Давай проверим».

      Вытащил из стены большой ржавый гвоздь, почистил его немножко.

      – На, – говорю, – ешь, пожалуйста!

      Я думал, она не будет есть. Думал, она просто фокусничает, притворяется. Но не успел я оглянуться, она – раз-раз, хруп-хруп – весь гвоздь сжевала. Облизнулась и говорит:

      – Ещё!..

      Я говорю:

      – Нет, голубушка, извиняюсь, у меня больше гвоздей для тебя нет. Вот, если хочешь, – бумаги, пожалуйста, могу дать.

      – Давай, – говорит.

      Дал ей бумагу – она и бумагу съела. Спичек дал целый коробок – она и спички в два счёта скушала. Керосину на блюдечко налил – она и керосин вылакала.

      Я только смотрю и головой качаю. «Вот так девочка, – думаю. – Такая девочка, пожалуй, и тебя самого съест в два счёта. Нет, – думаю, – надо гнать её в шею, обязательно гнать. Куда мне такое страшилище, людоедку такую!!»

      А она керосин выпила, блюдечко вылизала, сидит, зевает, носом клюёт: спать, значит, хочется.

      И тут мне её, вы знаете, что-то жалко стало. Сидит она, как воробушек, – съёжилась, нахохлилась, куда ж её, думаю, такую маленькую, на ночь глядя гнать. Её ведь, такую пичужку, и в самом деле собаки могут загрызть. Я думаю: «Ладно, так уж и быть, завтра выгоню. Пускай выспится у меня, отдохнёт, а завтра утречком – до свиданьица, иди откуда пришла!..»

      Подумал я так и стал ей готовить постель. Положил на стул подушку, на подушку – ещё подушечку, маленькую, из-под булавок у меня такая была. Потом уложил Феньку, укрыл её вместо одеяла салфеткой.

      – Спи, –