Хіба ревуть воли, як ясла повні? (збірник). Панас Мирний

по то: деньги есть?

      – На што те деньги? Разве ты с миру не надрал? Небось – никаво в кабаке не было!..

      – Ну, дак што?.. были… спасиба, заходют добрые люди!

      – А то: ани вот и внесли свою копеечку на солдатскую долю, – обізвався Євпраксєєв.

      – Как бы не так! Держи карман!

      – Да уж верна!

      – Да, верна… Только вот теперь народ что-то забаловался: водки мало пьет.

      – Ну, не ври!

      – Как же? Стану те врать…

      – Ну-ну! давай… полна те!

      – Да што ты?.. Давай деньги, вот те и сказ!.. у меня, вишь, водка не своя – купленая.

      – А мне-то что за дело, что купленая?.. Ты с миру надерёшь… А солдату где взять? Ты знаешь: солдат – казённый челаек!..

      – Филиппыч! а, Филиппыч! – кричить на шинкаря один з п’яних кацапів, – дай уж им… право-дело, дай! Люблю солдата… Солдат, брат, казенный челаек… Не ровен час, завтра все пайдём… Вон, сказывают, турка-шельма царя-батюшки не слушает… Дай!

      – А ты, что ли, мне заплатишь?

      – Будет – заплачу… Дай!

      – Как же? С тебя твоих не выдерешь, а ты ещо и за других!..

      – Да што ты, не веришь на слово доброму челаеку? барада ты казлиная! – крикнув Євпраксєєв і сунувся до бороди.

      – Да ты барады не трожь! – одказав, одпихаючи його руку, шинкар. – Сам бы насил, да, небось – сбрили…

      – Стал бы я твоим казлиным атродьем сваё благородное лицо марать?!

      – Да ты-то што такое?

      – Разве не видишь? мироед ты эдакой! Разве не видишь, кто я?

      – Да видно, што солдат. Ну, а што?

      – Как ну?.. Ты знаешь, что такое солдат? Солдат за тебя, дурака, грудь сваю под неприятельские пули подставляет… кровь сваю проливает… Вот што солдат!

      Такі слова розжалобили всю п’яну беседу.

      – Терёха? а, Терёха! А правду ведь солдат говорит… У-ух! какую правду… Солдат – это, брат, – беда! Солдат… это, брат, казённый челаек, слуга царский… Это не то, что мы с тобой! Он, брат, сваю грудь под неприятельские пули подставляет, кровь за нас проливает!

      Тєрьоха, як видно, лизнув уже й геть-то, бо посоловілими очима мутно тільки дивився на свого товариша, хитаючи з боку на бік головою, а слова не здужав вимовити.

      Другі кацапи й собі підняли голос за москалів: давай шинкаря лаяти, ганьбувати; страхали, що більше в його ні чарки горілки не вип’ють. Шинкар стояв за стойкою, мов не до його річ, – тільки почервонів та знай оддимався та гладив рукою свою широку та густу бороду.

      – Да што, братцы, на ево сматреть? – крикнув Євпраксєєв до п’яниць. – Тащи, кали так, целое ведро! – Та й кинувся за перегородку до бочки.

      – Толька тронь – убью! – заричав, зціпивши зуби, шинкар і вхопив здоровенний обрубок у руки, замахнувся… П’яниці підскочили, вихопили з рук обрубок.

      – Дак ты ещо на жизнь маю посягаешь, барада ты казлиная?! – закричав Євпраксєєв, уплутавши п’ятірню в шинкареву бороду…

      Шинкар у крик.

      – Вали, братцы, ево! вали! Вот я ему задам солдатских тесаков, чтобы он знал, мираед эдакой, как вас, братцы, абдирать да с солдатом абходиться! Вали!

      Кацапи разом кинулись. Та й шинкар, видно, при силі був, бо