Две недели на соблазнение. Сара Маклейн

не отреагировал на ее сарказм.

      – Наш брак – это деловое соглашение. В хорошем английском браке нет места страсти.

      – И как же вы собираетесь жить без страсти?

      Он фыркнул и пробормотал:

      – Полагаю, это чувство переоценивается.

      Она снова рассмеялась.

      – Что ж, эти ваши слова, пожалуй, самое британское из всего, что я когда-либо слышала.

      – А что, плохо быть британцем?

      Она улыбнулась.

      – Это ваши слова, не мои. Однако я точно знаю: нам всем нужна страсть. А вам бы не помешала приличная ее доза во всех сферах вашей жизни.

      Он вскинул брови.

      – Я должен принять от вас этот совет?

      Джулиана кивнула, и герцог продолжал:

      – Итак, давайте кое-что проясним. Вы думаете, что в моей жизни требуется страсть – чувство, которое толкает вас в темные парки, чужие кареты и на балконы и заставляет рисковать репутацией с пугающей частотой.

      Девушка вскинула подбородок.

      – И что же?

      – А то, что для вас это, может, и подходит, мисс Фиори, но я другой. У меня титул, семья и репутация, которую я должен сохранять. Не говоря уж о том, что мне чужды низменные и вульгарные желания.

      Надменность, которая исходила от него, была прямо-таки удушающей.

      – Да, конечно… Ведь вы герцог, – сказала Джулиана с усмешкой. И вдруг добавила: – Герцог, но вместе с тем – asino.

      Губы Саймона от этого оскорбления сжались в тонкую линию. А девушка присела в глубоком, притворно учтивом реверансе.

      – Прошу прощения, ваша светлость, за использование такого вульгарного языка. – Она взглянула на него сквозь темные ресницы. – Позвольте же мне повторить это на вашем превосходном английском. Вы осел.

      – Встаньте, – процедил он сквозь зубы.

      Она выпрямилась, сдерживая гнев. А он протянул к ней руку, и его сильные пальцы вонзились ей в локоть. Развернув ее к бальному залу, герцог проговорил низким скрипучим голосом:

      – Вы полагаете, ваша бесценная страсть доказывает, что вы лучше нас. Но единственное, что она доказывает, – это ваш эгоизм. У вас есть родные, которые прилагают значительные усилия, чтобы добиться для вас признания в обществе, – и все равно вам важны лишь собственные фантазии и эмоции.

      И тут ее гнев перешел в ненависть.

      – Неправда! Они очень дороги мне. Я никогда не сделаю ничего, что может… – Она умолкла и мысленно добавила: «Я никогда не сделаю ничего, что может повредить им».

      Он, похоже, прочитал ее мысли.

      – Ошибаетесь, мисс. Ваше безрассудство погубит вас… и, вполне возможно, и их тоже. И если бы вы хоть немного уважали их, то старались бы вести себя как леди, а не как какая-то… – Вовремя спохватившись, герцог замолчал.

      Но все равно было очевидно: он оскорбил Джулиану.

      И, как ни странно, в душе ее воцарилось спокойствие. «Что ж, если он считает меня безрассудной, то я и буду безрассудной», – сказала она себе.

      Высвободив руку из его пальцев, она проговорила:

      – Вы думаете, что вы выше страсти? Думаете, что вашему идеальному миру не нужно ничего, кроме косных правил и бесчувственного