Обреченные королевства. Морган Родес

что мы не намерены с этим мириться! Томас всегда хотел, чтобы в отношениях между нашими королевствами все изменилось. Может, с этого и начнется!

      Брайон покачал головой:

      – Ты охотник, Йонас. Но не убийца.

      У Йонаса вдруг защипало глаза, и он отвернулся. Еще не хватало разреветься при Брайоне. И вообще, показывать слабость – самое последнее дело. Подобного он больше никогда не допустит. Ибо это само по себе означает полное и окончательное поражение.

      Вслух он сказал:

      – Но что-то надо же делать!

      – Согласен. И думаю, что способы есть. Я просто хочу, чтобы ты думал головой, а не сердцем.

      Йонас невольно фыркнул при этих словах:

      – По-твоему, я сейчас слишком прислушиваюсь к чувствам?

      Брайон закатил глаза:

      – А то нет?.. Сердце, кстати, у тебя такое же глупое, как и все остальное. Сам подумай. Даже будь твой Томас всем бунтовщикам бунтовщик, неужели ему хотелось, чтобы ты бегом примчался в Оранос и принялся тыкать кинжалом королевичей?

      – Ну… Может быть…

      Брайон склонил голову набок:

      – В самом деле?

      Нахмурившись, Йонас попытался вызвать образ брата.

      – Нет, – сознался он наконец. – Томас этого не хотел. Он сказал бы, что я осел и самоубийца.

      – А отсюда, – сказал Брайон, – уже недалеко до того, чтобы напиться пьяным в попытке забыть свои горести и свалиться со скалы, верно?

      У Йонаса вырвался долгий прерывистый вздох.

      – Он был таким надменным и наглым, этот молодой вельможа… государь Эрон Лагарис. С таким видом назвал нам свое имя, словно ждал, что мы перед ним на колени попадаем. Мы для него – ничтожные крестьяне, готовые благоговейно целовать кольцо у него на руке!

      – Я же не говорю, что подонок не должен сполна заплатить за кровопролитие. Просто не хочу, чтобы пролилась еще и твоя кровь.

      И на щеке у Брайона дернулась жилка.

      Он был человеком невероятно уравновешенным, но ни самым мудрым среди друзей Йонаса, ни его главным советчиком до сих пор не считался. Наоборот, всегда охотно ввязывался в заварушки, в которых у кого-нибудь обязательно трещали кости – или у супостатов, или у него самого. Правую бровь Брайона рассекал шрам – зримая память об одной из таких баталий. И в отличие от большинства соотечественников, Брайон был решительно не согласен стоически дожидаться приговора судьбы.

      Друзья некоторое время молчали, потом Йонас сказал:

      – А ты помнишь, какой план был у Томаса?

      – Который? У него столько их…

      Это вызвало у Йонаса улыбку.

      – Да уж… Я о том, когда он собирался искать встречи с вождем Базилием.

      Брайон вскинул брови:

      – Ты серьезно? Никто не видит вождя. Он сам видит тебя!

      – Я знаю, – ответил Йонас.

      Вождь Базилий вот уже несколько лет вел жизнь затворника, не общаясь ни с кем, кроме членов семьи, узкого круга советников и еще телохранителей. Поговаривали, он проводил свои дни в духовных путешествиях, пытаясь