Полубрат. Ларс Соби Кристенсен

цветов и чулок? – Я живу с жизни, – отвечает Арнольд Нильсен. Этим ответом Пра довольна не больше, чем прежним. – Живете с жизни? И как? – Арнольд Нильсен опускает глаза. Перед ним полный стакан. – Спасибо, – говорит он. – Но я и сегодня за рулем. – Не притронувшись к «Малаге», он поворачивается к Фреду, тот не кричит, а встречает его взгляд с мрачной решимостью. – Ты маму спросил? – Фред кивает. Арнольд Нильсен кладет ему на плечо изувеченную руку: – И тебе разрешили?

      И вот они едут в горку в сторону заказника Фрогнерсетер, Арнольд Нильсен сидит на подушке и внимательно следит за приборами, потому что уезжать от дома можно максимум на двадцать пять километров, сегодня его дом – Киркевейен в Осло, а законы Арнольд Нильсен чтит. Но сегодня двадцати пяти километров довольно с лихвой, это сказка, кругосветка, верх опущен, и Вера с Фредом сидят сзади на ветру, на солнце, на скорости. Арнольд Нильсен тормозит у знаменитой смотровой площадки, огибает машину, галантно распахивает перед Верой дверцу, и они присаживаются на скамейку, а Фред оккупирует заднее сиденье. Они прогуливаются, сперва молча. Потом смотрят далеко вниз на город, который лежит под ними в солнечном мареве. Все дома утыканы флагами. Четыре года, как кончилась война. – Жизнь налаживается, – заявляет Арнольд Нильсен и придвигается к Вере. Она отодвигается, но он повторяет маневр, и в конце концов она уступает ему, теперь они сидят, тесно прижавшись, он жалеет только, что сел не с той стороны, а то мог бы снять перчатку со здоровой руки и, не исключено, погладить ее по волосам. – Спасибо, – кстати говорит он. Еще движение, и скамейка бы кончилась. И Вера хохочет, она сдалась, и мне нравится думать, что этот смех был своего рода влюбленностью или облегчением, смех повязал ее с этим малого роста мужчиной, родом с островка на краю моря, смех заглушил все, задавил мрак в ее душе, и она снова стала смеяться, возможно, тем как раз смехом, который Арнольд Нильсен искал все эти годы, смехом милосердия.

      Перед ними вырос Фред. – Покажи руку, – требует он. Арнольд Нильсен чуть отстраняется от Веры и смотрит на худущего своенравного пацаненка. Потом очень осторожно и очень медленно стягивает с руки перчатку. Колышки, которыми он набил ее, топорщатся сами по себе, и кажется, что он снял и положил на колени всю руку, а на культяпке остался лишь серый вспученный шмоток мяса, подрубленный грубыми стежками, и обрубок большого пальца без ногтя, совершенно бесполезный. Вера закрывает глаза руками. Фред наклоняется поближе и уже собирается потрогать изувеченную конечность, но Вера вскакивает, резко и нетерпеливо, и решительно тянет его за собой назад к машине. Арнольд Нильсен стремительно водворяет перчатку на место и бежит следом. – Приношу глубочайшие извинения за мою несообразительность, – шепчет он и склоняет голову. – Я не хочу пугать его кошмарами, – быстро отзывается Вера. – Это моя ошибка. – Ни в коем случае, – настаивает Арнольд Нильсен. – Что ни говори, а жалкие остатки бывшей