Полубрат. Ларс Соби Кристенсен

наливает в стакан, доктор ставит его Арнольду на грудь, все наклоняются посмотреть, не замерла ли жидкость, как примерзшая, и своими глазами видят, как глянцевую поверхность коробит волна, она идет из Арнольда, как быстрый толчок, и доктор Паульсен, дав всем наглядеться всласть, опрокидывает в себя и эту каплю моря. – Сердце бьется, – говорит он и поднимается. – А сколько ему лет? – Десять, – мгновенно отвечает Эверт и громко повторяет, не давая встрять Авроре: – Летом исполнилось десять. – Доктор расплывается в улыбке и проводит взглядом по неприкрытому телу Арнольда: – Ростом ваш парень не вышел. Зато оснастка дай боже! – Доктор поворачивается к Эверту, тот кивает, Аврора заливается краской и аккуратно закрывает сына пледом, отводя глаза.

      Все это Арнольд слышит. Из своего оцепенения он слышит все эти неслыханные загадочные слова. Как отец врет, преуменьшая его возраст, и незнакомый голос доктора, произносящий непонятное «оснастка дай боже». Он впал в спячку, хотя оснащен дай боже. А теперь тот же доктор втирает ему в лоб мазь, говоря: – У мальчика заторможено сознание, это результат длительного пребывания под водой. Ему нужен покой, чистота и регулярный стул. Он придет в себя сам. – У Авроры пресекается голос: – Здесь всегда чисто! Извольте откушать кофе! – С этими словами она уходит, хлопнув дверью, и оставляет доктора наедине с мужем, потому что оцепенелого Арнольда они в расчет не принимают. – Как вы думаете, доктор, могут ли небеса послать нам с Авророй еще детей? – спрашивает Эверт, прядя руками. – За темпераментом у нее дело не станет, – отзывается доктор и прибавляет: – А годов ей сколько? – Эверт задумывается: – Женаты мы шестнадцать лет. – Теперь очередь доктора думать, он делает это долго. – Не стройте больших надежд, – говорит он в конце концов. И когда вечером того же дня, раздав весь хинин и глауберову соль, доктор Паульсен вновь ступает на материк, Арнольд все еще ощущает давление его большого пальца на глаз, тяжесть стакана на груди, дурманящий запах алкоголя, врезавшуюся в палец нитку и отражение своего лица в слепом зеркальце доктора, которое он запомнил навсегда. – Оцепенение! – шепчет Арнольд. – Я полумертв и оснащен дай боже.

      Потом Арнольд Нильсен рассказывал, что так хорошо, как тогда, ему не было никогда. – Я был прям принцем, – говорил он. – Нет, бери выше – королем! А ближе к Богу, пока не умер совсем, не пробраться. Это были самые лучшие недели детства. Честное слово! Я рекомендую мнимую смерть всем, кто хочет покоя. Это было здорово! Как в отеле!

      Поэтому Арнольд все еще валяется в кровати в оцепенении, когда учитель Холст, раскормленный выпускник университета, что ни сентябрь – истовый оптимист, а к июню опасный даже для самого себя, прибывает в Рёст, дабы четырнадцать дней кряду сеять в головах местных оболтусов разумное и вечное. По истечении этих четырнадцати дней Холст в изнеможении убывает на материк, отлично зная, что все его наставления и премудрости выветриваются