Полубрат. Ларс Соби Кристенсен

мерными, неумолимыми гребками, уносящими их от берега. Море спокойно, по меркам октября, оно лежит черное, затененное, точно тусклое рябое зеркало. Но едва они выходят за мол и видят широкую шею маяка в воротничке пены, как поднимается волнение и ну качать лодку в размеренном невыносимом ритме. Отец улыбается и смотрит на сына, гребет и не спускает с сына глаз, под ними перекатываются волны, покоя нигде ни в чем, и ни единой точки опоры, даже и отец не опора, он улыбается и гребет, увозит их дальше, дальше, туда, откуда остров кажется щепкой в тумане. Арнольд закрывает рот, но нечем дышать. Он заперт в себе. Качка надувает его теплой тошнотой. Он срывает повязку, прикусывает крик, швыряет замурзанную тряпку за борт и хватает воздух короткими, спасительными глотками. Отец смотрит на него, улыбается, гребет, они еще не дошли до места. Арнольд осторожно ощупывает нос, мягкая бульба колышется из стороны в сторону. – Ты похож на боксера, – вдруг говорит отец. Арнольд таращится на него в удивлении: – Я? На боксера? – На того, которого напечатали в газете. Помнишь? – Нет. А кто это? – Ну тот, что дрался в самой Америке. Отто фон Порат. – Арнольд на секунду забывает о тошноте из-за небывалой радости. Отец разговаривает с ним. Отец сказал, что он похож на боксера. Арнольд боксирует в воздух и смеется. Смеяться больно. Он счастлив, и это делает ему больно. Но едва эта счастливая боль стихает, тут же поднимается тошнота, и Арнольд видит, что отец табанит, словно готовясь пришвартоваться к волне. Потом он кладет одно весло на колени и указывает на что-то у Арнольда за спиной. – Теперь примечай хорошенько, – говорит он. – Если мачта находит на каменный столб, а маяк стоит на уровне мола, значит ты на месте. – Арнольд оборачивается и смотрит, а отец продолжает объяснять, так много Эверт Нильсен не говорил давно, видно, он тоже счастлив в эту минуту общения с сыном наедине. – Это наши привязки: флагшток, каменный столб, маяк и мол. Путеводные звезды. Когда кругом хаос и водоворот, они на своем месте. Запомни их. – Арнольд прищуривается и смотрит, смотрит на засеки, образующие диковинное созвездие, которое исказится, стоит им отойти на взмах весла в любую сторону. И чем больше Арнольд вглядывается в вехи, тем ему хуже, потому что до него доходит, что в целом свете один он не может спокойно стоять на месте. – Что ты сказал учителю Холсту? – вдруг спрашивает отец. – Что у него жопа толще, чем квашня! – Отец заливисто смеется. – Жопа толще, чем квашня! И ты сказал так в морду этому жирному тюленю? – Да, сказал! – кричит Арнольд. – Два раза! – Арнольд смотрит на отца. Здесь законы не писаны. Они вдвоем. Полная свобода, когда б не тошнота и качка. Отец вновь замолкает, и Арнольд сидит неподвижно, он боится испортить этот миг. Тогда отец спрашивает: – А пастор что говорил? – Арнольд задумывается. – Что я должен чтить отца с матерью. – Пастор правда такое сказал? – Да. Он сказал, что я должен почитать тебя и Аврору. – Едва он произносит эти слова, как его рвет. Блевотина летит прямо на колени отцу, тот матерится и вскидывает руку, как