Булочник и Весна. Ольга Покровская

вышел хозяин. В полутьме, без лишних церемоний, состоялось знакомство. Вот погодка! – Угораздило! – Замело? – Слегка! – Николай Андреич! – Пётр Олегович!

      – А почему подстанции у вас нет? – спросил Петя, пожимая руку хозяина. – Купили бы хоть дизельную – не мучились бы без света!

      – А мы не мучаемся! – возразил Тузин и артистическим жестом распахнул двери гостиной. – Прошу убедиться!

      И вот я стою, обомлев, на пороге и смотрю, как старомодная гостиная Тузиных трепещет десятками свечных язычков, улыбается нам, счастливая – от того, что впервые за целую жизнь ей позволили проявить свою подлинную красоту, а не гибнуть дурнушкой в электрическом свете.

      Я оглянулся через плечо: как там Петя? Он молча стоял чуть позади. Его эстетическое чувство было прострелено навылет.

      – Николай Андреич – режиссёр, у них тут в городке театр, – сказал я, как если бы это могло объяснить Пете хрупкую красоту интерьера.

      – Ничего себе! В таком городишке – и театр? Вот бы не подумал! – оживился Петя. – А что ставите?

      – А сейчас я вам, господа, покажу. Секундочку! – улыбнулся хозяин. – Сядьте-ка сюда, Костя! – и указал мне стул напротив занавешенного окна. Я сел послушно. – Тут поправим немного… – Тузин подвигал предметы на подоконнике, затем схватил канделябр и, метнувшись по комнате, установил на журнальный столик.

      – Ага… Вот так хорошо. Теперь внимание! – Он подошёл к окну и резким жестом, оборвав пару колец, отдёрнул штору. – Алле-ап! – Комната раздвинулась. Я взглянул и обнаружил себя в заоконной гостиной. Мерцающим пятном она вписалась в ночную метель.

      Снежная буря носилась по комнате, хлестала по нашим отражениям, но не могла причинить вреда. Нерушимы были диван и стул, на котором расположился полупрозрачный я, и столик, и ореховая горка с фарфором. И, кажется, в комнату эту, свободную от стен, вполне могли залететь ангел или Природа.

      – Вот это и есть мой театр! – Тузин кивнул на окно. – Я туда перетаскиваю себя понемногу. Там хочу жить и работать! Потому что в театре посюстороннем… Видите ли, в театре посюстороннем – большой бардак! – произнёс он с грустью и улыбнулся.

      Петя подвинул стул на середину комнаты и, оседлав его, уставился на стекло. В своём белом свитере он сразу стал центром тёмного заоконного пространства.

      – Хорошая картинка! – произнёс он одобрительно. – Как это вы так свет выставили? Наугад?

      – Ну почему ж наугад? Пробовал, искал. Вот представьте, за нами придут – а мы – там. И фигушки нас поймаешь!

      – Кто придёт? – заинтересовался Петя.

      – Мало ли кто… Черти! Родина! Империя гипермаркетов! У меня, Пётр Олегович, есть предчувствие. Надо мной смеются – но оно есть. Не будет вскоре вот этого рая, который вы здесь у нас наблюдаете. Драконы налетят – и привет.

      Петя, едва заметно улыбаясь, смотрел на Тузина. Я видел: ему становится весело. После несостоявшейся драки с Сержем он и правда был не прочь пожечь, что не догорело.

      – Рай, как я понимаю, – это глина по колено и жизнь при