Перстень Рыболова. Анна Сеничева

чистое, умытое солнце, теперь уже по-настоящему весеннее. Ясные Вечерницы отошли.

      За ночь к берегу бурей прибило что-то. Лум приставил ладонь к глазам, защищаясь от солнца. Волны поймали добычу и с глухим стуком колотили о прибрежные валуны. Никак лодка? Наставник спустился ниже.

      И впрямь лодка. Теперь уж на ней далеко не уплывешь. Суденышко и так ветхое, да еще гроза потрудилась на славу. Сито, а не лодка.

      Помолиться бы за того, кому лодчонка стала последним прибежищем этой ночью. Негодное дело – отправляться на тот свет посреди ночи, в штормящем море, так, чтобы никто потом и знать не знал, что сталось.

      Развернувшись к берегу, наставник заметил край темной ткани, торчавший из-за угла там, где лестница делала поворот. Лум пошел вперед, поскрипывая галькой.

      За поворотом, скорчившись, сидел старик. Темная рванина, в которую превратилась одежда, насквозь промокла и пахла водорослями. В прорехах торчали тощие ключицы. Серые спутанные волосы падали на лицо.

      Лум осторожно взял лежавшую руку и понял, что она сломана. Ну, да и это полбеды, если жив. Под мокрой ледяной кожей слабо билась жилка. Сидевший чуть шевельнулся. Прозрачные веки задрожали и приоткрылись.

      – Идти сможете? – спросил наставник.

      – Смогу, – неожиданно приятным, совсем не старческим голосом произнес незнакомец.

      Здоровой рукой он отбросил с лица мокрые космы, и брови Лума изумленно поползли вверх. Первый раз видел он старика с такими нежными, светлыми чертами. Морщины не изрезали его лица, а покрыли его мелкой, еле видной сетью, лучиками разбегаясь от голубых глаз. И то была не выцветшая, слезящаяся голубизна, какая бывает у дряхлых, а чистая, лазурная, словно небесная высь.

      – Куда я попал?

      – На острова Храмовой гряды, – ответил Лум.

      – Значит, Первый рыболов не оставил меня, – продолжал старик. – А я уж думал – вы его посланник по мою душу…

      – Нет, таким званием он меня не сподобил, – произнес Лум. – У вас рука сломана.

      – Понял, как же… Уж в костях-то я толк знаю, особенно в своих.

      – Вставайте, – старик здоровой рукой оперся о плечо Лума и тяжело поднялся. Был он легкий, будто весь высохший.

      – Как вас угораздило?

      – Вот уж точно – угораздило! – кивнул старик, ковыляя. – Мне, в мои годы, да по морям ходить! Так ведь дело такое было, что никак не отказать…

      – В бурю попали?

      – Эх, что там буря! Бог бы миловал… Пираты. Шли, поди, за нами от самой гавани, нечистое племя, – странник сокрушенно покачал головой. – Еле уцелел. И ведь суденышко было не торговое, брать нечего. Да что мне деньги-то! Письмо украли, – теперь он разговаривал сам с собой. – А как мне без письма быть? Кто на слово поверит? Я ведь даже имя свое подтвердить не могу.

      – Отчего не поверить? – с расстановкой спросил Лум. – На Храмовой гряде всегда все на доверии только и стояло… – он говорил медленно, прислушиваясь к тревожным мыслям, которые вдруг полезли в голову. Защемило сердце, захолонуло сознанием ошибки, непредвиденной и непоправимой. –