Любовь на полях гнева. Джон Уаймен

окно, запах гари – все это производило такое впечатление, как будто комната подверглась настоящему разгрому.

      Меня не удивило, что Сент-Алэ, вернувшись с улицы, помрачнел еще больше.

      – Где моя сестра? – спросил он резко, почти грубо.

      – Она здесь, – отвечала маркиза.

      Дениза давно уже подбежала к ней и крепко держалась за нее.

      – Ее не ушибло?

      – К счастью, нет, – отвечала маркиза, лаская девушку. – Жаловаться может только виконт де Со.

      – Спасите меня от друзей, не так ли, монсеньер, – сказал Сент-Алэ с нехорошей усмешкой.

      Это меня взбесило. Смысл, который он придавал этим словам, был ясен.

      – Если вы предполагаете, – резко сказал я, – что я знал о таких выходках…

      – Что вы что-нибудь знали? Конечно, нет, – с беззаботным видом возразил он. – Мы еще до этого не дошли. Невозможно предположить, чтобы кто-либо из присутствующих сделался сообщником этих негодяев. Однако это может дать нам хороший урок, господа, – продолжал он, обращаясь к окружавшим его гостям. – И этот урок говорит, что нам должно крепко держать свое, иначе мы все пропадем.

      Гул одобрения прошел по комнате.

      – Надо защитить наши привилегии.

      Человек двадцать заявили о том, что они вполне с этим согласны.

      – Выставить наше знамя! – продолжал оратор, поднимая руку. – Теперь или никогда!

      – Теперь, теперь!

      Кричали уже не одни мужчины, но и женщины. Вся комната с энтузиазмом вторила ему. Глаза мужчин блестели, слышалось их тяжелое дыхание, щеки загорелись румянцем. Здесь даже самый слабый приобретал влияние и кричал так же громко, как и другие.

      Я никогда потом не мог дать себе полного отчета в том, что произошло, никогда не мог уяснить себе, было ли все это подготовлено заранее, или же вдруг родилось само собой, из охватившего всех энтузиазма.

      Пока от раздававшихся криков звенели стекла, и все внимание было сосредоточено на маркизе де Сент-Алэ, он выступил вперед и театральным жестом обнажил шпагу.

      – Господа! – воскликнул он. – Мы все одного образа мыслей, здесь у всех одни и те же слова. Так пусть у нас будет и единый образ действий. В то время, как весь мир сражается для того, чтобы завладеть чем-нибудь, мы одни думаем только о защите. Соединимся, пока не поздно, и докажем, что мы еще в состоянии бороться. Мы знаем о клятве в Jeu de paume 20 июня[10].

      Давайте поклянемся 22 июля. Мы не будем поднимать рук, как эти говоруны, которые чего только не обещают. Мы поднимем наши шпаги. Как дворяне, дадим клятву стоять за права и привилегии нашего сословия.

      В ответ поднялся такой крик, что заколыхалось пламя. Его было слышно и на улице и, вероятно, даже на рынке, находившемся довольно далеко. Многие выхватили шпаги и размахивали ими над головами. Дамы махали платками и веерами.

      – В большую залу! В большую залу! – раздались голоса.

      Повинуясь этому приказу, все бросились, толкаясь и теснясь,

10

Речь идет о знаменитом «Заседании в Зале для игры в мяч» 20 июня 1789 г., на котором изгнанные из Национального собрания депутаты общин поклялись в том, что не разойдутся ни по чьему приказу и будут собираться до тех пор, пока не выработают конституции.