Титаник. Елена Крюкова

под мужиком,

      а нынче ты зимняя, ты волчица,

      под простынёвым кустом.

      ножки-то гладки – а в шерсти, вижу.

      зубы – звезд корабли.

      твой волчонок все ближе, ближе.

      воды уж отошли.

      …руки мои все в кровище, толкается, лезет головка

      Нашей земли, в волосенках мокрющих голая голова,

      Я ее внутрь заталкиваю, возвращаю хитро и ловко

      В красную тьму, где она еще так недавно жива,

      Где ей тепло и покойно, и мутно,

      и сладко, и чутко, и чудно,

      Слепо: ни хлеба, ни молока,

      ни Преждеосвященных Даров,

      Где ей стожарно, молитвенно,

      тайно, бесслезно, безлюдно,

      Околоплодное море Мечты, Граалевый ров,

      Где багряных хвощей

      полоумно переплетутся отростки,

      Алый копытень, красная сныть живой сосуд обовьет,

      Бог из коего пить протянет – не по ранжиру и росту —

      Мне, повитухе:

      о мире собакой на льдине воплю в ледоход.

      Я только баба, и ты только баба! Ребенок родится

      Ни на земле, ни в небе,

      ни в кристаллами соли и пламенем рыб горящей воде!

      Он из тебя сейчас вылетит радугой,

      Гарудою-птицей, Рух-птицей,

      Кровью смарагда-Симурга на вспаханной борозде.

      Плечики вот показались…

      почудились птичьи, крестами,

      Лапки-царапки… камеей, отливкой Челлини —

      ладони и ноготки…

      Что ж орешь так?! закрою рот твой

      морщинистыми перстами:

      Хочешь, кусай, грызи сухарь

      моей стесанной грубо руки.

      Баба! давно у меня, повитухи-прорухи,

      не руки, а лапы,

      Так изработаны, так измолоты временем в пыль —

      Била по клавишам!..

      бревна пилила-рубила – нахрапом —

      сосны на лесоповале…

      валился хребтины шаткий костыль…

      Жгуты белья обхватывала,

      как осетров за хвосты, за жабры.

      На демонстрации – ввысь знамена —

      тяжкое древко, победная весть!

      Тесто месила к Пасхе, запрет Кремля куличу,

      да с пальца слижу изюмно и жадно…

      А уж сколь мужиков общупано, глажено —

      стыдно, да не перечесть…

      Мыла посуду, все мыла ее, все терла, мыла и мыла,

      На руки по сто раз в день

      принимала родильный фарфор,

      Сталь и фаянс, алюминий-чугун,

      плоский, ржавый, постылый

      Мир сковородный, где масла визжит

      пузырящийся пыточный хор…

      Ты уж прости, мать… тебя грубыми теми руками,

      Тяжкими железяками,

      мавзолейным мясным гранитом ожгу…

      Что залежалась?! замолкла?! ори!

      лучше злобное пламя,

      Крик заполошный! чем ужин, отданный молча врагу…

      Брюхо твое – цунами! Встает между нами!

      Вымечешь звезды сейчас, осетриха! Готова твоя икра!

      Брюхо твое – рыданье,

      громадное, до поднебесья, пламя,

      Феникс, а ну, выпрыгивай из огня кровей, из костра!

      Ну же! Давлю кулаками