Титаник. Елена Крюкова

нашу жизнь последнюю,

           пирушку тайную, изнутри,

      А все темнее, синей, лиловей,

           хоть звездная люстра еще горит,

      И еще хлебают все свиньи хлёбово крови

           из золотых и алмазных корыт,

      И еще влюбленные ищут друг друга лицом и лицом,

      И еще никто не верит во смерть-подругу,

           ну, так всегда пред концом,

      И стучит эта Морзе утлым сердцем,

           радио-гадость-помеха,

           под ребра мои, вкривь и вкось,

      И пошло-поехало.

      …не узнали, когда началось.

      Шестикрылый

      мне шестой поет шестикрыло шесть долгих глаз

      напевает с разных сторон

      навевает астролябию и ватерпас

      и времен колокольный звон

      сумасшедший один больной серафим

      он поет мне вдруг про людей

      разошелся по миру их сизый дым

      отряхнули землю с корней

      эти люди они отовсюду бредут

      окружают меня берегись

      я от Будущего прячусь мечусь в бреду

      да и в Прошлом мне не корысть

      этот хор собор с четырех света сторон

      а когда б не четыре а пять

      небосклон закутан во тьму пелен

      не сорвать на флаги не снять

      это небо спало сопело в гробу

      плащаницу взрезали ножом

      рассекали снега и войн городьбу

      разрубали родильный жом

      осторожно капустные эти листы

      в них младенчик светится весь

      кто мать ты кто отец это тоже ты

      это боли легчайшая взвесь

      этот нежный свет

      святитель суёт

      тебе в рот причащая Дары

      не избегнешь ты суеты сует

      отвратишься да до поры

      я влюблялась бросала хватала хлеб

      горько плакала сладким вином

      а все мнили: кровь

      жизни слепок слеп

      и посмертная маска – сном

      горе-новость по радио впиваю как

      злой сухарь – красный разлив

      попрошу не решкой – орлом пятак

      напоследок глаза закрыв

      бесконечность пятой шестой седьмой

      вечной вечностью рот кривит

      океан чернеет пора домой

      во утробу

      ничком

      навзрыд

      эти люди они столпятся там

      у стерильного под лампой стола

      повитухи глухи-немы пальцы к устам

      перережут – и все дела —

      пуповину

      сочится красная боль

      сквозь рыданье род решето

      я была в миру перекатная голь

      и у Бога буду никто

      Мать и дитя. Первая волна

      Эта палуба еще у меня под костылями-ногами.

      Я хожу-брожу по ней спасательными кругами.

      Океан так тих. Вся тиха квартира

      На задворках лоции, на отшибе мира.

      Из копченого чайника – бургундское наливаю.

      Далеко, на горизонте, революция: звон трамвая.

      Там мне лодка стальная в истерике шлет сигналы —

      А я