В клетке. Вирус. Напролом. Джон Скальци

менее мы проверяем все ниточки.

      – Я знал, что это случится, – сказал Бухолд.

      – Что случится? – поинтересовался я.

      – Насилие, – ответил Бухолд. – Рик подтвердит. Когда наши тупоголовые конгрессмены пропустили закон Абрамса—Кеттеринг, я сказал Рику: рано или поздно начнется смута. Нельзя просто так взять пять миллионов людей, сосущих государственную сиську, выкинуть на улицу и ждать, что они покорно уберутся восвояси. – Бухолд посмотрел на меня и добавил: – Без обид.

      – Я не обиделся, – солгал я, но решил не развивать тему. – Насколько теперь все отложится?

      – Вы имеете в виду наши исследования?

      – Да.

      – На годы. В лаборатории хранились уникальные данные, которых больше нигде нет.

      – Вы не делаете резервного копирования? – спросила Ванн.

      – Разумеется, делаем, – ответил Бухолд.

      – Но вы можете загрузить копии из ваших сетей?

      – Вы не понимаете, – сказал Бухолд. – Мы никогда не выкладываем ничего по-настоящему стратегически важного в сеть. Как только мы бы сделали это, нас бы сразу взломали. Однажды мы загрузили на подставные серверы закодированные фотографии, мать их, котов и не сообщали никому о том, что загрузили. Не прошло и четырех часов, как их хакнули ребята из Китая и Сирии. Нужно быть идиотами, чтобы помещать конфиденциальные данные на публичные серверы.

      – То есть все ваши данные хранились локально, – подытожил я.

      – Да, локально, и копии на внутренних серверах, – подтвердил Бухолд.

      – А бумажные архивы? – спросила Ванн.

      – Конечно были, хранились в помещении с ограниченным доступом в лабораторном корпусе.

      – Значит, и они, и сетевой архив взлетели на воздух вместе со зданием, – заключила Ванн и красноречиво посмотрела на меня, мол, бывает же такое разгильдяйство.

      – Все так, – кивнул Бухолд. – Возможно, кое-что удастся собрать из недавней электронной почты и данных с компьютеров в офисном здании, если, конечно, они пережили взрыв и усилия пожарных. Но не стоит обманывать себя надеждой. Годы исследований – насмарку. Разлетелись в пыль.

      – Глядите-ка, полночь, – сообщил я, когда мы с Ванн ехали к моему дому. – Мой первый настоящий рабочий день закончился.

      Ванн улыбнулась, отчего сигарета у нее во рту подпрыгнула.

      – Уж поверьте моему опыту, – сказала она, – для первого дня это было многовато.

      – Жду не дождусь второго.

      – Сомневаюсь, – выдохнув дым, изрекла Ванн.

      – Вы же знаете, что это дерьмо прикончит вас, – буркнул я. – Я имею в виду курение. Вот почему никто теперь больше не курит.

      – У меня есть причина.

      – В самом деле? И какая же?

      – Давайте сохраним некоторую тайну в наших отношениях, – предложила Ванн.

      – Как вам угодно, – попытавшись изобразить усталое равнодушие, сказал я.

      Ванн снова улыбнулась. Еще одно очко в мою пользу.

      Загудел мой телефон. Звонил Тони.

      – Вот черт, – выругался я.

      – В