Зима была холодной. Галина Милоградская

просыпающийся мир.

      После завтрака и очередного сражения с матрасом, пришла очередь большой лохани, которую вынес вчера во двор отец Колум. Пока грелась вода, Алексис оттирала её, представляя, как помоет, наконец, голову. Наполнить такую большую ванну оказалось непросто: пришлось греть три ведра, причём, пока они нагревались, вода в лохани постепенно остывала. Но всё же труды были вознаграждены, и спустя два часа Алексис уже погрузилась в неё, с наслаждением намыливая голову.

      Вода стремительно остывала, но вылезать наружу не хотелось. Отец МакРайан сказал, что Каннинги прибудут после обеда, а значит, пока у неё масса времени на себя. Прикрыв глаза, Алексис откинула голову на деревянный бортик и блаженно вздохнула. От воды поднимался слабый аромат жасмина – остатки былой роскоши, привезённой из дома. Тёплый ветер шевелил высыхающие волосы, солнечные лучи скользили по лицу, щекоча нос. Оглушительно чихнув, Алексис открыла глаза и громко вскрикнула от неожиданности – в нескольких шагах от неё стоял всадник. Плюхнула вода. Подтянув колени к груди, Алексис возмущённо воскликнула:

      – Отвернитесь!

      Лошадь послушно качнула головой, разворачиваясь, а Алексис уже рванула из лохани, драпируясь в простыню, лежавшую рядом. Скрутив волосы жгутом, она принялась отжимать их, недовольно поинтересовавшись:

      – Давно вы здесь стоите?

      – Хотелось бы постоять подольше, – раздался ленивый ответ. Возмущённо фыркнув, Алексис обошла всадника и, не оборачиваясь, скрылась в доме.

      – Я смотрю, вы нашли применение лохани! – задорно крикнул Киллиан, спешиваясь и снимая с седла сумку. – Я стираю в ней попоны, если вам интересно! – Он подошёл к веранде и, облокотившись на стойку перил, достал огрызок сигары. Когда Алексис снова показалась на пороге, Киллиан уже вовсю курил, довольно жмурясь. Шляпа лежала рядом, и солнце играло в тёмных каштановых волосах.

      – Лучше бы вы мылись в ней сами! – заявила Алексис, на ходу закрепляя мокрый пучок на голове шпильками. Злость на Киллиана кипела, затмевая все доводы благоразумия и учтивости. О каком воспитании может идти речь, когда здесь все поголовно им пренебрегают?!

      – Я приехал посмотреть крышу, – примиряющим тоном сказал Киллиан, не спеша, впрочем, идти следом. – И я действительно только подъехал, когда вы открыли глаза! – донеслось до неё. Хотя это была ложь, и оба прекрасно об этом знали.

      Киллиан поругался с Колумом ещё вечером, когда тот заявил, что надо срочно починить крышу.

      – Я не просил тебя селить её туда! – возмутился он, когда брат поймал его по пути в салун. – Чини сам, насколько я помню, ты неплохо управляешься с молотком и гвоздями.

      – Меня ждут на фермах, – спокойно произнёс Колум. – А ты, – его палец упёрся Киллиану в грудь, – совершенно свободен до следующей недели. Это я знаю точно.

      – Слишком много ты знаешь, – досадливо ответил Киллиан, сплёвывая длинную тягучую табачную струю ему под ноги.

      – Знаю,