Гастарбайтер. Георгий Юров

такой же рослой, но разница в комплекции не смущала Манидара и он частенько её поколачивал. Она шла жаловаться родственникам и те проводили с родичем воспитательную работу: мать словесно, не стесняясь в выражениях, свояк же прибегал к рукоприкладству.

      Пользуясь связями в кругу всё ещё сидевшего «авторитета» Вадим помогал сестре с арендой торговых мест, в крайнем случае, обращаясь к жене сидельца Виталине. Отношения между Витой и мужем мало походили на семейную идиллию – слишком большие деньги крутились в обороте и каждый считал себя их владельцем. За оказываемую зятю помощь, шурин частенько брал у него в долг, который возвращал очень редко.

      У Манидара и Ани был мальчик, родившийся почти сразу после свадьбы и к моменту появления второго, (как показало УЗИ), она полностью растворилась в личности мужа, приняла его веру и старательно учила язык. Во время семейных застолий Вадик допытывался у подвыпившей сестры: – Когда чёрные собираются, они о деньгах говорят? Где они наличку прячут?

      Но Аня молчала, как партизан на допросе, лишь пугливо оглядывалась по сторонам. Второй ребёнок должен был появиться на свет в первых числах февраля, предыдущего описываемым событиям года. Выпавшее на воскресение утро родов Манидар провёл с супругой. Тёща, Нелли Петровна, звонила ему на мобильный каждые полчаса и, по его словам всё шло к благополучному разрешению. Но когда в очередной раз позвонила, индус, запинаясь и путаясь в словах, огорошил её, сообщив, что ребёнок родился мёртвым. Горе Нелли Петровны было таким же огромным, как океан с родины зятя, который никогда в жизни не видела. Всей душой она уже успела полюбить ещё не родившегося внука, и в горьких слезах излив боль утраты, стала готовиться к похоронам.

      Когда они с Вадимом приехали в роддом на Мостицкой, медсестра, поняв, о чём идёт речь, отправила их к дежурному доктору. Какова же была радость и удивление, когда мать с сыном узнали, что родившаяся девочка жива и здорова, а родители попросту от неё отказались.

      – Есть заявление роженицы, – сказала миловидная докторша лет тридцати. Бледное лицо с минимумом косметики на фоне белоснежного халата и светлых стен кабинета, освещаемого люминесцентной лампой, делали её похожей на восставшую из хрустального гроба постаревшую царевну.

      – Можно взглянуть?

      – Пожалуйста. Вы даже не представляете, как часто нам приходится сталкиваться с этим, – устало произнесла врач, и было не понятно, то ли она оправдывается, то ли жалуется им. Но Нелли Петровну мало заботила судьба других малышей, она вчитывалась в подписанное родителями заявление об отказе.

      – «Претензий не имею», – прочла она вслух и, посмотрев на сына, разорвала написанное. – Зато мы имеем.

      – К нам? – насторожилась доктор.

      – Нет, к ним.

      По вере Манидара, новоявленным адептом которой стала Аня, родившиеся до четвёртого февраля девочки обречены на несчастную жизнь. Они будут, мучатся сами, и приносить лишь горе своей семье, проклятые по неведомой уже причине древним