Грот, или Мятежный мотогон. Леонид Бежин

и – гостеприимный хозяин – сохранил на лице приветливую улыбку.

      – Что ж, дарите. Слуга покорный. – Себя изобразил покорным слугой на тот случай, если Ольшанский все-таки выполнит обещание и пожертвует на ремонт придела Святой Троицы, как грозился когда-то (не за этим ли сейчас и пришел?).

      – Мой подарок отчасти эгоистический. Не знаю, кому более приятен – вам или мне самому.

      Крадущимися, игривыми шажками (шажочками), виляющей походкой, почему-то на носках, как балетный танцор, приближался.

      – Что приятно вам, то мне особенно приятно. – Отец Вассиан изощрялся в не столь уж свойственной ему любезности.

      – В таком случае примите… нет, не Духа Святого, ха-ха, а мою собственноручно написанную картину.

      Сказал и сам себе польстил, от удовольствия даже зарделся, разрумянился.

      – Так вы не только коммерсант, но и художник. Когда вы, однако, успеваете!

      – Я много чего успеваю – даже заниматься греблей, верховой ездой, кикбоксингом и чем-то там еще. – Святослав Игоревич не стал продолжать перечень, чтобы не смущать лицо духовное своими светскими увлечениями. – Словом, немножко человек Возрождения. Даже волосы отрастил, как Рафаэль, – пошутил он в свой адрес, надеясь, что отец Вассиан и воспримет это только как шутку.

      Он достал из-за спины картину в богато отделанной золоченой – с блестками перламутра – раме. Отец Вассиан из уважения к подарку долго ее разглядывал (и картину, и раму).

      – Пейзаж? Угадывается наша Ока… прибрежные камыши, катерок у причала…

      – Не катерок… – Святослав Игоревич спешил поправить незадачливого зрителя картины. – Не катерок… гм… а песчаная коса ну и там… солнечные блики. Я, может, не очень умело изобразил.

      – Напротив. Очень даже… умело. Просто я без очков… не все различаю.

      – Хорошо, хорошо. Это еще не все. Примите и только что вышедшую книгу. Пожалуйте, с дарственной надписью. – Прочел размашистую надпись на титульном листе: – «Дорогому отцу Вассиану от автора – с почтением к сану, уважением к доброте, уму и множеству прочих достоинств».

      Отец Вассиан посчитал за должное проявить скромность и отклонить столь лестный комплимент.

      – Ну, не столь уж умен и добр, конечно, но спасибо. Поздравляю.

      – Буду рад, если прочтете и выскажетесь. Оцените со всей взыскательностью.

      – Непременно. Это ваша первая? Вы же раньше, помнится, книг не писали.

      – Не писал, как вы верно заметили. Но тут, знаете ли, взяло за живое, и решил разобраться с кое-какими наболевшими вопросами. А то жена с сыном: что ты нам все за ужином об этом твердишь? Ты книгу напиши, раз такой умный. Вот и написал, насколько ума хватило. Для жены и сына. Ну, и вам решил преподнести. И еще кое-кому, может, в Серпухове, стольном, так сказать, граде.

      – Уж не владыке ли Филофею?

      – Ему, ему.

      – Он, правда, слишком обременен заботами и всякими обязанностями, чтобы за книгами успевать следить. Прочтет-то навряд. Но на полку уж точно поставит. На самое почетное место. Знакомы с ним?

      – Бывал.