Чуть ниже поверхности. Александр Рейтер

прикасаться к двери, даже не подходить к ней. Латунная потемневшая ручка, – гораздо страшнее, если ее вдруг повернет кто-то с той стороны, если она хоть шевельнется, мое сердце, наверно, разорвется. Я ненавижу этот страх, потому что он, на самом деле, беспредметен и бессмысленен, наверное, я давно болен.

      Но это мое заключение и это удушье – лишь миниатюра, это ничто, по сравнению с тем удушьем, которое я испытываю среди людей в этом городе, в этой стране, в этом мире тошнотворных и предсказуемых проявлений человеческой телесности, примитивной психики, имитации чувств и какой-то внутренней жизни, маскирующей не более, чем звериные инстинкты. Искренне они только морщатся, моргают и чихают, остальное – игра, биологическая программа. Они мне отвратительны, они – машины, и я – машина, только поломанная, и я себе отвратителен.

      Я задыхаюсь среди них, я вижу стены их устроенного, красиво одетого мира, их пустые глаза, требующие на входе пропуск, ценз такой же одежды и поведения, вкусов и целей, когда ты говоришь, ты обязан так же кашлять и так же смотреть и улыбаться, так же одобрять и порицать как они, так же радоваться и огорчаться, и кивать, улыбаться и кивать. Условие одинакового прошлого – гарантия единообразного настоящего, а значит, такого же очевидного будущего, которое и не будущее даже, а разжеванное до серой однородной массы нечто, перетекающее с места на место и поглощающее все пространство и создающее невыносимую повседневность для бездумных животных.

      Завтра последний день лета, послезавтра… я не хочу думать больше об этом, ни о чем больше. Когда я перестаю думать, мне все равно нечем дышать.

      Я хочу выйти отсюда и убежать – мне незачем отсюда вырываться, потому что некуда бежать; я хочу закрыться здесь навсегда – но мне не спрятаться тут от них и от себя. Круг замыкается.

      Но не теперь, теперь все решено – хватит. Я просто выключу эмоции, стану как они все, бесчувственным: я встану со стула, быстро оденусь, поверну злополучную ручку, выйду во двор, там будут, как обычно, сидеть кучкой бродяги, такие же как я, выброшенные вон поломанные машины, но, в отличие от меня, не имеющие своего рокового места заточения.

      Они, пока тепло, живут прямо во дворе, хотя, так часто этим летом дождь, у них во дворе есть даже кровать, спрятанная в густых зарослях кустарника, а на случай дождя есть полиэтиленовая пленка, которой можно обернуть кровать и спать там по-очереди или сбиться всей кучей, у них есть старая гитара, они иногда тихо поют хриплыми голосами какие-то песни, их никто не слышит и не видит, миру здоровых машин они ни к чему, каждый день они пытаются выпить столько, чтобы серая масса их не настигла и позабыла – да все и так их давно забыли! – чтобы каждый день был последним, и наступила бы долгожданная смерть, а утром, если случится новое утро, им нужно будет снова начать поиск пропитания и алкоголя, клянча мелочь, шатаясь по округе, чтобы согреваться и ждать, а если не получится – значит тот день наконец-то настал. Но не тут-то было – конца нет, выхода тоже, все продолжается и идет