Державный плотник. Даниил Мордовцев

кого потом скажут: «И исшед вон, плакася горько»?

2

      Перенесемся же теперь на Балтийское побережье и познакомимся с молоденькой девушкой, которой суждено было связать свое скромное имя с грядущими судьбами России.

      Под разоренным Везенбергом, который усердием «Борьки» Шереметева недавно был обращен в развалины, лагерем расположился, после взятия Мариенбурга, полк русского корпуса под командою полковника Балка.

      Август 1702 года. Время стоит, сверх чаяния, жаркое. Полковые «портомои», или прачки, между которыми были и ливонские женщины, выстирав офицерское и солдатское белье, развешивают его на протянутых между кольями веревках для просушки. Одна из прачек, молодая бабенка с подоткнутым подолом и засученными рукавами, визгливым голосом тянет монотонную песню:

      Ох-и-мой сердечный друг меня не любит,

      Он поить-кормить меня, младешеньку, не хочет…

      – Да и кому охота любить-та сороку бесхвостую, – ядовито подмигнул другим портомоям проходивший мимо солдатик.

      – Ах ты, охальник! Шадровитая твоя рожа! – огрызнулась певунья.

      Солдатик был сильно рябой, «шадровитый». Однако его ядовитое замечание лишило бабу охоты тянуть свою песню.

      – Как же ты, Марта, говоришь про себя, я и в толк не возьму? – обратилась она к развешивавшей рядом с нею белье другой портомое, миловидной девушке лет семнадцати, с нежным румянцем на пухленьких щечках. – Ты и не девка и не молодуха, и замужня-то ты и не замужня.

      – Да так, как я сказала, – улыбнулась девушка, – ни жена, ни девка.

      В произношении ее был заметен нерусский акцент.

      – Вот заганула загадку! – развела баба руками. – Хоть убей меня, не разганю… Да ты, може, тово, без венца?

      – Нет, милая, я венчана в церкви, в кирке, по-нашему.

      – Стало быть, ты замужня жена.

      – Нет, милая, дело было так, – серьезно молвила та, которую баба назвала Мартой, – был у меня жених, из наших же, и был он ратный, капрал. Когда настал день нашей свадьбы, мы поехали в церковь, как водится, и пастор обвенчал нас, по нашему закону. А едва мы вышли из кирки, как тут же, около кирки, выстроилась рота моего жениха.

      – Мужа! – поправила ее баба. – Коли под венцом с тобой стоял, так уж, стало быть, муж.

      – Добро… В те поры, как нас венчали, ваши ратные люди осадили наш город, громили из пушек… Наши спешили отбивать ваших, и мой муж прямо из кирки попал в свою роту, и в ту же ночь его убило ядром.

      – Ах, матиньки! И ноченьки с ним не проспала, сердешная! – всплеснула баба руками. – Уж и подлинно ни жена, ни вдова, ни девка.

      – Вдовая девка, милая, вот кто я, – вздохнула Марта.

      – Ну, у нас, Бог даст, выйдешь замуж за хорошего человека: вишь какая ты смазливая, – успокаивала ее баба. – Да у меня есть на примете женишок про тебя: мой кум, полковой коновал.

      – А что это такое, коновал? – спросила Марта.

      – Лошадиный рудомет, руду лошадям пущает и холостит, – объяснила портомоя.

      Но Марта все-таки ничего не поняла.

      В это время в лагерь полковника Балка вступил небольшой отряд преображенцев,