Босиком в Рай. Максим Александрович Пыдык

норму для его развития определяют, исходя из общего мирового блага, потребности, ресурсов и необходимостей. Так вот, и если у нашего с вами младенца есть хоть какой-то, хоть маленький, хоть самый слабый намёчек на отклонение от этой самой нормы, то его сразу же уничтожают такого. Да! – вызывающе приосанился Вермунд с видом Ницше только что открывшего теорию сверхчеловека – И его мать тоже. И отца туда же. И не на каторгу, заметьте, не в лабораторию для экспериментов, а сразу же – в печь! – не унимался социадист – Всюду, где имеет место человеческий фактор, есть погрешность – с каторги можно бежать, из лаборатории тоже, а потому сразу же на корню надо резать. Да, жёстко, но эффективно! И обратите внимание, – он словно вещал для какого-то воображаемого интервьюера, забыв, что рядом только ленивый Лёшик – Такой подход подразумевает и иные преимущества. Во-первых, мы решаем пока ещё не столь острую, но уже ощутимую проблему перенаселения и нехватки ресурсов. Во-вторых, мы разряжаем экологию. В-третьих, экономика приходит в баланс, и мы можем наконец отстроить здоровый рынок. И, главное, нам адекватным людям можно жить в состоянии безопасности, понимаете? Ну, а если кто-то всё же осмелится нарушить наш уклад, ну проскочит какая пакостная идейка в молодой ум, то на кол. Прилюдно. Заживо. Пускай боятся. Тогда и пидерастов не будет. Проблему нужно выкорчёвывать.

      – Как-то это не по-христиански. – заметил Лёшик, уютно укутавшийся одеялком и наконец-то устроившийся в углу кровати.

      – С чего это? – нахохлился Вермунд – Господь сказал: не покусись на жизнь Человека, а все эти – они же нелюди, биомусор с больной идеей. Господь не примет их, так и не всё ли им равно, какой дорогой отправляться к Сатане. Пускай знают, что наше войско непоколебимо и сильно!

      – Он это сам сказал? – снова буркнул через полусон Лёша.

      – Ну послушайте, существуют же всеобщие какие-то нормы, человеческие, природные, наконец, и все их понимают. Ну… – он собрал пальцы, словно гурман, собирающийся бросить щепотку пряностей в блюдо и поводил ими в воздухе, подыскивая слово – Осязают. А вот то, что происходит, провоцируя подобного рода инциденты – не является нормой, и Бог должен это понимать.

      На том и кончилось. До вечера ехали молча. Как стало смеркаться, вернулся Кирилл. Был нелюдим, подавлен и замкнут. Улёгся лицом к стене, не накрываясь одеялом. Весь съёжился, обхватил себя руками да так и пропал в забытье. Лёшик окончательно уснул, и на некоторое время всё происходящее помчалось для него вместе с поездом, так же неостановимо и само по себе. Всё слилось в один сплошной поток: скрежет колёс, вереницы лесов, тускнеющий свет, трагедия Кирилла, самовлюблённость Вермунда, его собственные ощущения – всё померкло и потеряло тот священный смысл, которым так окрашена реальность бодрствующего и который так неуловимо растворяется в состоянии сна.

      Прошло минут двадцать, а может и несколько часов, когда Лёшик заслышал возню. Кирилл, который всё это время не подавал признаков жизни, вдруг стянул Вермунда на