Иван – царский сын. Ксения Ветер

в небольшом пространстве, и спрашивает:

      – Она врёт?

      – Нет, – качает головой перевертыш, не сомневаясь. – Она никогда не врет.

         Странновато для божества зла, но Ване надо верить хоть кому-то. Он выдыхает, расслабляясь, и чувствует, как понемногу отпускает сковавшая его тревога. Не забывает о братьях, нет, но – ему нужно собраться, чтобы вернуться к ним.

      – Я не понимаю. Если она зло, – сознается Ваня тихо. – Почему тогда она такая красивая?

         Перевертыш усмехается, качая головой, и что-то ласковое есть в его усмешке.

      – Какая же она должна, по-твоему, быть?

      – Ну, не знаю…

      – Носатой старухой в черном балахоне?

         Какой изображают Бабу-Ягу или Смерть, именно так должна выглядеть злая богиня, и Ваня кивает, сам понимая условность образа. Даже Гитлер не выглядел так.

      – Ага, типа того.

      – Сам стал бы так выглядеть, умей меня облик?

         В его словах есть смысл, но сам перевертыш – тощий парень с торчащими ушами. Ваня улыбается, представляя на нем длинный нос, и отвечает:

      – Ты же выглядишь.

         Перевертыш фыркает его шутке и толкает коленом – в палатке недостаточно места для потасовки, никому из них не хочется наружу, и Ваня подается, лишь немного толкая в ответ. Они садятся ближе, и тепло чужого тела хоть немного греет.

      – Тот, второй…

         Перевертыш понимает его вопрос не сказанным – Ваня всё еще совсем мало знает об их волшебном мире.

      – Гвидон, сын Салтана. Если выживем, расскажу тебе их семейную драму. Или ты, может, читал?

         Ваня не может сообразить, о чем он, и отрицательно мотает головой. Видимо, это что-то общеизвестное, из уровня школьной программы, и перевертыш демонстративно вздыхает и закатывает глаза.

      – Ах, прости, забыл, ты читать не умеешь.

         Он готовится остроумно ответить, но тут дверь палатки отодвигается и к ним заглядывает Морана.

      – Пойдем, – коротко бросает она.

         Вместо облегающего откровенного платья на ней простой длинный сарафан, волосы распущены вместо сложных кос. Волосы её тепло сияют в тумане, и, кажется, свет их бьется вместе с биением сердца. Сарафан на ней темной грубой ткани, такой же – на Василисе, и девушки словно одеты для какого-то древнего, кровавого обряда. Возможно, так оно и есть, и Ваня неохотно выбирается и идет за ними. Туман сгущается, опутывая их, скрадывая движения и фигуры вокруг, и Ване приходится спешить, чтобы не отстать от Мораны. Очертания дерева выплывают из белого марева слишком поздно, когда до ствола остается не больше пятидесяти шагов. Темная громадина заполняет пространство перед ними – для обхвата понадобилось бы человек десять, не меньше – и Морана замирает, взяв Васю за руку. Ваня делает шаг к ним и замирает, заметив того человека – перевертыш назвал его Гвидоном; на нем неуместный, идеальный отглаженный костюм. Ваня не может увидеть перевертыша, оглядываясь, но уверен – он с ними, недалеко, став собакой с серой шерстью – почти не различимый