Любовь. Татьяна Анатольевна Столбова

он ни на чем не заострял внимания. Фибры его чувств были направлены на то, чтобы поймать момент, когда все в должной мере расслабятся и он сможет спеть. Голос у него был громкий, но и все. Слуха вообще не было. Однако Вяткин был уверен, что главное в голосе как раз сила, а не тембр, не диапазон и прочая вокальная чепуха. Иногда, подвыпив, он начинал жаловаться на судьбу, вместо лавров оперного баса уготовившую ему ухабистую стезю литератора, да еще и драматурга. В доказательство своего певческого таланта он обычно брал одну ноту – всегда звучавшую в его исполнении одинаково, но объявлял он эту ноту по-разному – «ми», или «ре», или «ля», – и его рев вводил слушателей в транс. Саня был этим очень доволен.

      Наконец Портнов выдохся, замолчал, помрачнел и уткнулся в рюмку. Все разом снова заговорили – каждый о своем. Коля с тоской глянул на будильник, стоявший на серванте. Девятый час. Надо как-то убить еще часа три хотя бы, и можно будет ехать в общежитие, спать.

      Он лениво обвел глазами присутствующих, дабы определить, с кем есть смысл пообщаться. Ни одного лица, отмеченного печатью ума и трезвости. Разгоряченные юнцы, девушки старшего школьного возраста, растрепанная девица со странным именем Анжелина… Жаль, не пришло в голову позвонить Наде и вызвать ее сюда. Теперь уж поздно. Надя согласится, конечно, приехать, но потом надо будет провожать ее домой, потом ехать обратно в общежитие… Коля мог бы остаться ночевать и у Нади, но завтра намеревался обязательно посетить институт, а все необходимые для этого предметы – тетради и книги – были в общаге.

      – Да отцепись ты от него! – вдруг раздался тонкий, насмешливый, спокойный и совершенно трезвый голос.

      Коля повернул голову. Возле Сани Вяткина сидела девушка. Или девочка? У нее были короткие прямые волосы, русые с красивым рыжеватым отливом. Небольшие серые глаза с длинными темными ресницами. Светлая нежная кожа с легким румянцем на щеках. Тонкое лицо, тонкая шея. И вся она, хотя и сидела, показалась Коле стройной и тоненькой и, скорее всего, была совсем невысокой. Сейчас она смотрела прямо на здоровую Боброву с мальчиком в когтях и насмешливо улыбалась.

      – Отцепись от него, – повторила она тише, – он же тебе во внуки годится.

      – Мне восемнадцать, – буркнул полузадушенный мальчик, тем не менее выбираясь из ослабших объятий Бобровой.

      – Джентльмен, – коротко засмеялась соседка Вяткина и отвернулась. Взгляд ее встретился с Колиным взглядом.

      – А тебе сколько лет? – улыбнувшись, спросил он.

      – Тоже восемнадцать, – ответила она. И добавила: – Папочка.

      – Почему папочка?

      – Смотришь свысока.

      Коля слегка смутился. Да, он знал за собой это: смотреть на молодых девушек свысока, точно сам-то уже много повидал в жизни и при случае может поделиться с ними опытом. Этой, похоже, опыта самой было не занимать. Она смотрела на него спокойным прямым взглядом, не робко и не вызывающе, а так, как надо. Коля для себя никогда еще не пробовал определять, как же должна смотреть девушка, а сейчас, увидев,