Дом Фауста. Михаил Дынкин

ещё один дружок – престарелый скунс.

      Первый слеп, второй вонюч, ну а люди лучше?

      У крота в подвале ключ, а у скунса – дверь.

      А за дверью ждёт тебя твой счастливый случай

      и богатая вдова, может, даже две;

      лимузины, яхты, счёт в марсианском банке…

      Ладно, мальчик говорит, где там ваш портал?

      Чёрт везёт его домой, усадив на санки.

      Он ещё и не таких мальчиков катал.

      «А на длинной верёвке сушилось бельё…»

      А на длинной верёвке сушилось бельё.

      А поддатый сосед говорил «ё-моё»,

      добавляя про мать et cetera

      (ударенье сместилось, но это ничо).

      А сомнительный ангел, садясь на плечо,

      предлагал покурить и гетеру.

      Да, какая гетера в двенадцать-то лет!

      Помню, был у меня водяной пистолет,

      оловянный солдатик нестойкий;

      Жигулёнок и Волга один к сорока…

      Помню, был я ребёнком, не знавшим УК.

      Значит так – сигарету и только.

      И тогда ангелок доставал портсигар.

      Мы дымили в окошко, к иным берегам

      отплывали на судне пиратском.

      И не важно, что судно тонуло в снегу —

      я полжизни торчу на ином берегу,

      сам с собой не могу разобраться.

      Не могу разобраться с собой вообще.

      И не ангел, а ворон сидит на плече

      (а наклюкавшись, делает стойку).

      Говорит «ё-моё», добавляет про мать,

      предлагает гетеру… Да что с него взять?

      Значит так – сигарету и только.

      «Ты примус починял, когда вошли команчи…»

      Ты примус починял, когда вошли команчи,

      обвешанные скальпами, и вождь

      сказал: «Ну что ж, тебя в живых оставим, мальчик,

      но примус заберём и папу с мамой тож».

      А мальчик фанател от фильмов про индейцев,

      а мальчик умолял: «Возьмите и меня!»

      Но прочитал в глазах шамана: «Не надейся!» —

      и не заметил, как девятый разменял

      десяток или что разменивают люди,

      когда болит спина и дубль зеркальный злит;

      и даже если ты свободен от иллюзий,

      добавочных свобод сюда не завезли.

      И только по ночам, во сне цветном и вязком

      ты мать опознаёшь в ещё не старой скво,

      и видишь, как отец летит в шаманской пляске

      над трупами врагов, вигвамом и костром.

      Там скальпы напрокат и горизонт на вынос,

      там маленький дикарь, оставшийся тобой,

      сидит в густой траве и починяет примус,

      он в бой хотел, но вождь сказал: «Slow down, boy».

      «Ты живёшь, не имея ни силы, ни воли…»

      Ты живёшь, не имея ни силы, ни воли,

      лишь идёшь себе под материнским конвоем

      по ветвистым туннелям отцовского сна.

      Отражаешься в зеркале (правда, отчасти).

      Держишь за ногу синюю птицу несчастья;

      птица злится и жалит тебя, как оса.

      Ты кричишь. Просыпаешься старым, опухшим.

      Не поймёшь, что стряслось. Отправляешь за кружкой

      привидение