Тяжелый понедельник. Санджай Гупта

мышеловке», – крикнул как-то Виллануэва вслед привлекательной молодой женщине – медицинскому представителю фармацевтической фирмы, когда она бочком выскальзывала из его отделения. Виллануэва нажал кнопку и направил луч в глаза больной.

      – У этой юной леди – разрыв внутримозговой аневризмы. Смотри, взор не фиксируется, мы видим расходящееся косоглазие.

      – Расходящееся косоглазие? – переспросил студент.

      – Это значит, что ее глаза движутся вразнобой. – Виллануэва недовольно скривился. – Господи, чему теперь только учат? Или ты воображаешь, что между уроками психотерапии и медицинского менеджмента можно что-то узнать и о медицине?

      Студент покраснел.

      – К тому же зрачок справа шире, чем слева. Это значит, что аневризма разорвалась где-то в области нервов, управляющих движениями глаз.

      – О да, я понял. – Студента, видимо, озарило. – Аневризма разорвалась, когда она вела машину. Она потеряла сознание и врезалась… – Он умолк, не закончив фразы.

      – Да! – воскликнул Виллануэва. – Как я уже сказал, у больной в голове разорвалась бомба. Кстати, пока мы тут мило беседуем, кто-нибудь вызвал нейрохирурга?

      – Да, доктор Виллануэва, – ответил откуда-то женский голос.

      – Ну и где же он?

      – Он уже идет, – ответил тот же голос.

      – Кто из этих высокооплачиваемых бездельников осчастливит нас своим присутствием? – спросил Гато.

      – Доктор Вильсон.

      Гато поморщился:

      – О Господи! Удивительно, что все сестры не бросились в туалет пудриться и краситься, – прорычал он с деланной яростью. – О, доктор Вильсон, вам помочь… что надо делать, доктор Вильсон… о, доктор Вильсон… – У Виллануэвы оказался на удивление хорошо поставленный фальцет.

      Сестры, качая головами, хихикали в кулачок.

      – Да, кстати, – сказал Виллануэва, обращаясь к студенту, – я тебя кое-чему научил, и почему бы тебе не принести мне из столовой сандвич? – Студент нервно огляделся, стараясь понять, шутит доктор или нет. А Виллануэва, ни к кому не обращаясь, продолжал свою речь: – Может быть, кто-нибудь все же еще раз наберет пейджер этого красавчика Вильсона?

      Тай Вильсон в это время находился в затемненной комнате отдыха. Глаза его были закрыты, сам он не двигался и не производил ни малейшего шума. Оконное стекло было с трещиной, и комнату наполнял запах опавших листьев. Слышался отдаленный рокот волн реки Гурон. Если не считать этого звука, в комнате стояла абсолютная тишина. Хирургическая форма Вильсона, словно специально подобранная под цвет глаз, отливала глубокой синевой и сидела на докторе как влитая – без единой складки. С прямой, как ЭКГ трупа, спиной, доктор Вильсон стоял на коленях и медитировал. Сейчас нейрохирург пытался зрительно представить свое дыхание. Вот воздух проходит через нос, омывая пазухи – сначала верхнечелюстную, потом решетчатую, потом лобную. Вот воздух опускается в трахею – перед пищеводом. «В четырнадцати миллиметрах от пищевода», – сообщил он