В поисках любви. Антон Сибиряков

сигарету:

      – Да. Цепью он сломал ей колени.

      Щелкаю зажигалкой. Дым заполняет легкие.

      – Так и не бросил? – ненужные вопросы. Кончик сигареты обращается в пепел.

      – Ищите цепь.

      Плетка уплывает в сторону. Каблуки удаляются. Мы должны найти здесь хоть что-то. Разрыть эту выгребную яму до самого дна. Это наша работа! Наш долг!

      У стены, по правую от меня руку, стоит железная клетка. Небольшая, в половину человеческого роста. Дверца распахнута. Ржавые трубы и косые швы с нагаром, дают понять, что убийца делал ее сам. Неумело, и значит, мог пораниться. Но как давно это было? У меня нет ответов.

      Здесь он держал ее.

      Подхожу к уродливой тюрьме. Одна из труб исцарапана чем-то металлическим. Ее словно бы неустанно скоблили. Вижу рыжую пыль на полу и спустя всего миг, загадка разламывается перед моим натиском, как гнилой пень.

      Наручники! К ее ноге, потому что руки в ней он любил больше всего. Ни капли свободы! Даже внутри этого убогого железного ящика – как животное, как самое ничтожное существо на земле. Он хотел, чтобы она чувствовала себя таковой. И она чувствовала. Именно этими прутьями, этими кандалами, он сломал ее окончательно, заставил верить в свое величие.

      Так тихо. Здесь никогда не было так тихо, как сейчас. Ее крики, его смех, удары, плач, мольбы о пощаде… что-то… всегда. И только теперь так тихо, как не бывает даже на кладбище будним промозглым днем. Мертвая тишина.

      Мне нужно знать, сколько он пытал ее. Сколько боли вынесло ее тело. И почему мы так долго искали ее.

      Все, что нужно сейчас.

      Задаю эти вопросы теням, всем сразу, потому как не помню имен. Знаю, что ответит женщина, но все же надеюсь… Тщетно.

      – Тебе не сказали?

      Чертовски медленно. Я не хочу разговаривать с ней. Просто услышать ответы:

      – О чем?

      – Ее никто не искал.

      Смотрю в недоумении. На пыточный столб, отсыревший от крови, на ржавые крюки… Ее никто не искал… Как же так?

      Голос продолжает рассказывать. Монотонно, в нос. А я все не могу понять, почему же те, первые слова, такие страшные? И в полном, отчаянном ужасе до меня доходит, что я не знаю, кому же все-таки принадлежало бледное лицо?.. Проститутке? Ребенку? Человеку?

      –… ранам на вид около двух недель…

      Ее родители – завтра. Морг, холод, бледность. Должен ли я им хоть что-то?

      –…простая случайность. Анонимный звонок. Может и убийца сам…

      Оксана. До сих пор что-то живое. В этом имени. А значит, я должен. Не лживым слезам. Ей.

      Я редко хожу на похороны, мне хватает смертей на работе. Я не люблю долгие прощания у холодных, черных гробов. Но это, не тот случай. Я хочу увидеть ее такой, какой она была. Обычной девушкой, которая идет мимо, не оставляя следа. Которая исчезает из памяти, как только я встречаю следующую, подобную ей. Проститься с ней такой, я желаю больше, чем вечно помнить этот подвал, эту кровь и зеленые, полные боли глаза. А значит, я буду там. И вдруг, стану самым близким из пришедших. Тем единственным, кто ее искал.

      Кто-то спускается по ступеням. Смотрю в удивлении – ничего, кроме солдатских ботинок. Даже не тень – нечто, не имеющее