Триады. Михаил Дынкин

ья,

      а под ними танцующих пери,

      куб кофейни, узорные кровли

      в голосящих гирляндах синиц.

      Ты поставь мне на вид для контраста

      вертухаев, от холода красных,

      храбрецов, в ожиданье ареста

      забывающих о кураже;

      человека с овчаркой и чело-

      века с дыркой в затылке. Зачем он

      нарушал предписания квеста,

      человек не ответит уже.

      Ты поставь его на ноги что ли

      и оставь на углу возле школы,

      где норд-вестом как раз расшатало

      жёлтый зуб неизменной ольхи.

      Пусть кружит он по тёмным аллеям

      бледным светом миров параллельных,

      невесомой фигуркой Шагала,

      птичьим вздором, звездой чепухи.

      Триады

      Птицы на заре перекликаются,

      к Богу обращаются на ты.

      Дерево, забыл как называется,

      раскрывает красные цветы.

      На балконах сонные курильщики

      дым глотают, тупо смотрят вниз.

      Школьницы замазывают прыщики -

      близнецы подмигивают из

      Зазеркалья.

      Огненное лезвие

      в облачный завёрнуто рукав…

      Никакая это не поэзия,

      говорит стоящий в облаках.

      Головой покачивает, щерится;

      под ногами вертится Земля…

      Мне в него с рождения не верится,

      как ему не верится в меня.

      Изумрудный город

Всё прочее – литература

      Литпроцесс

      Торжественный запуск литпроцесса

      состоялся в тихом Изящногорске

      в десять утра по местному времени.

      (Говорят, церемонию открытия посетил сам Президент,

      загримированный на всякий случай под поэта-деревенщика.)

      Раскрасневшийся мэр перерезал ленточку

      и процесс пошёл:

      зажужжали генераторы текстов,

      начались фестивали и презентации,

      возникли и сплотились вокруг кураторов

      референтные группы.

      С каждым днём таких групп становилось всё больше,

      что неизбежно приводило к открытой конфронтации,

      заключению стратегических союзов,

      дезертирству и мародёрству.

      Беспорядочные половые связи внутри групп

      вызвали, в свою очередь,

      невероятное количество текстов-мутантов,

      похожих не только на мать с отцом,

      но и на всех их единомышленников, включая кураторов.

      Неразбериха сменилась смутой,

      но на армию критиков полагаться не приходилось,

      вояки только подливали масла в огонь.

      Потом боевики из «Литературного джихада»

      взорвали общежитие контролёров качества,

      и страна забалансировала на грани гражданской войны.

      Переодевшись верлибристом-западником,

      Президент бежал за границу,

      а в главные города страны вошли японские танка.

      Начинался новый (экзотический) виток литпроцесса.

      Модернисты

      «Как хороши, как розовы мы были!» –

      выстукивает некто Игорь Эс;

      шлёт розаны Евтерпе на мобильный –

      поэт в России умер, но не весь.

      Вот прихватив аллюзии, коллажи

      и прочий стихотворный инструмент,

      Владимир Эм (как прежде эпатажен)

      в горчичной кофте в свет выходит. Свет

      садится на расшатанные стулья.

      Мы видим в зале Николая Гэ,

      пенсионерку с головой горгульи

      и юношу в непарном сапоге.

      Сначала читка, а потом фуршет, но

      не хочется толкаться дотемна,

      изображая Бога или жертву…

      Багровый клён припал к окошку, а

      по крыше шпарит оголтелый ливень.

      Кто выступит с ноктюрном на трубе?

      Иосиф Эм сбегает с чьей-то Лилей –

      я полагаю, это Лиля Бэ.

      Альбатрос

      Эн живёт как придётся. Приходится туго вообще-то.

      А душа того Эна как будто висит на прищепках

      меж землёю и небом, которые сильно устали

      и, возможно,