Кремлевский Папа. Егор Герасимович Посвежинный

частичной потери памяти. Утрачен интерес к жизни…»

      Странницу сфотографировали и отпустили.

      А она, надломленно озираясь, вернулась в вокзал, снова устроилась поудобнее в своем

      пристанище, затихла, как никому и ничего не должный человек.

      II

      Затяжная весна одар

      ила снегом. Ночью нахолаживало, а днем капало с крыш.

      Дул холодный северный ветер.

      Утром объявили по радио, что умер Сталин. Вера

      Бутырина услышала эту траурную весть в гастрономе. Только зашла купить к завтраку съестного, как вдруг заметила, что все продавцы в слезах, взвесить товар не могут

      , слезы вытирают,

      плачут, сказать ничего не в состоянии. Только заведующая тетя Клава смогла объяснить. Ее слова

      затмили все

      , Вера пошатнулась от неожиданно

      сти, у нее сбилось дыхание. Она вышла из магазина без покупки, спросила у встр

      ечного мужчины, не слышал ли он

      страшную весть, оказывается, слышал и

      все знает, и Вере стало не по себе, немного стыдно оттого, что все уже опечалены, страдают, а они с мужем еще не присоединились

      к всеобщей скорби, как будто что нарушили, спрятались от народного горя… Обескураженная страшным известием, Вера поспешила в квартиру и с

      порога, не раздеваясь, крикнула мужу:

      – Включай радио! Там… Сталин умер!

      ..

      Муж

      Анатолий уже не

      сколько лет писал кандидатскую диссертацию, истязая себя ночной и денной работой

      , лихо, по-фронтовому вгрызаясь

      в экономику, надеясь себе и людям доказать, что он, хоть и инвалид войны, но государству и семье не в тягость – даст пользу, вытянет степень, будет добытчиком

      , станет вровень со здоровыми, не воевавшими учеными, чьи диссертации высижены в те лихие дни, когда он ползал с орудием по топям Смоленщины, вгрызался в мерзлую твердь под Ржевом и Вязьмой.

      О

      н вышел на крик жены в переднюю, встал скомканный какой-то, в тёмном халате, с потухшим взглядом. Лицо, истыканное осколками и чернотой порохового пала, застыло

      в непонимании и ущербной тоске. Остаток правого уха – результат ранения – он выставил вперёд, стараясь встряхнуть слух, белесо-рыжие брови взбугрил. Обнажённо-страшная боль обдала его жестоким током.

      Анатолий помрачнел, вскинул культи вверх, пороховые отметины на лице вырезались багровы

      м ожигом. Вере

      показалось, что он вдруг не выдержит, – у него расшалятся и «сдетонируют» нервы от такого известия. Ведь кипяток, а не человек стал. хотя

      раньше был другим, непринужденным и вполне обоснованным.

      Бросив срочные дела, он засуетился, и будто увял, обмельчал в плечах. Немного замешкался, а потом догадался, что делать: взмахнул по-птичьи пустыми рукавами и, лавируя между стульями и диваном, впорхнул в кабинетную дверь. Там, рядом с завалами книг, стояла старая радиола.

      Анатолий часто включал её,