Добру откроем сердце. Секреты семейного чтения. Ираида Тихомирова

же это?

      – Просто горе и нужда здесь расписались. Детей хоронила, плакала – ложились на лицо морщины. Мужа на войне убили – много слёз было, много и морщин осталось.

      Слушал Борька и со страхом глядел в зеркало: мало ли он поревел в своей жизни – неужели все лицо такими нитками затянется?

      – Иди ты, бабка! – ворчал он. – Наговоришь всегда глупостей…

      Была у бабки заветная шкатулка с двумя замками; никто из домашних не интересовался этой шкатулкой.

      Борьку одолевало любопытство:

      – Что там у тебя, бабка?

      – Вот помру – все ваше будет! – сердилась она. – Оставь ты меня в покое, не лезу я к твоим-то вещам!

      – Все равно открою!..

      Бабка заплакала, отошла в свой угол, легла на сундук. Тогда Борька испугался… бросил ей шкатулку и убежал.

      За последнее время бабка вдруг сгорбилась, спина у нее стала круглая, ходила она тише и все присаживалась.

      – В землю врастает, – шутил отец.

      – Не смейся над старым человеком! – обижалась мать. А бабке в кухне говорила: – Что это вы, мама, как черепаха, по комнате двигаетесь. Пошлешь вас за чем-нибудь и назад не дождешься.

      Умерла бабка перед Майским праздником. Умерла одна, сидя в кресле с вязаньем в руках: лежал на коленях недоконченный носок, на полу – клубок ниток. Ждала, видно, Борьку. Стоял на столе готовый прибор. Борька долго глядел на мертвую бабку и вдруг опрометью бросился из комнаты. Бегал по улицам и боялся вернуться домой. А когда открыл дверь, отец и мать были уже дома. Мать плакала. А отец вполголоса утешал ее:

      – Пожила – и довольно. Мы ее не обижали, терпели и неудобства и расход.

      На другой день бабку схоронили…

      Вернувшись со двора, Борька застал мать сидящей перед раскрытым сундуком. На полу была свалена всякая рухлядь. Мать вынула смятый рыжий башмачок и осторожно расправила его пальцами.

      – Мой еще, – сказала она и низко наклонилась над сундуком. – Мой…

      На самом дне загремела шкатулка.

      – Без ключей не открыть, – сказал Борька и отвернулся.

      Когда ключи нашли, у Борьки отчего-то сжалось сердце.

      Шкатулку открыли. Отец вынул тугой сверток: в нем были теплые варежки для Борьки, носки для зятя и безрукавка для дочери. За ними следовала вышитая рубашка из старинного выцветшего шелка – тоже для Борьки. В самом углу лежал пакетик с леденцами, перевязанный красной ленточкой. На пакетике что-то было написано большими печатными буквами. Отец повертел его в руках, прищурился и громко прочел:

      – «Внуку моему Борюшке».

      Борька вдруг побледнел, вырвал у него пакет и убежал на улицу. Там, присев у чужих ворот, долго вглядывался он в бабкины каракули: «Внуку моему Борюшке». В букве «ш» было четыре палочки.

      «Не научилась!» – подумал Борька. И вдруг, как живая, встала перед ним бабка – тихая, виноватая, не выучившая урока.

      Борька растерянно оглянулся на свой дом и, зажав в руке пакетик, побрел по улице вдоль чужого длинного забора…

      Домой он пришел поздно вечером; глаза у него распухли от слёз, к коленкам пристала свежая глина.

      Бабкин