Добру откроем сердце. Секреты семейного чтения. Ираида Тихомирова

вроде буквы «В» или буквы «Ю», и я полез в сумку, чтобы достать ножичек.

      Рука, не встретив ножичка в привычном месте, судорожно мыкнулась по дну сумки, заметалась там среди книжек и тетрадей, а под ложечкой неприятно засосало, и ощущение непоправимости свершившегося холодком скользнуло вдоль спины. Забыв про урок и про учителя, я начал выворачивать карманы, шарить в глубине парты, полез в Юркино отделение, но тут Федор Петрович обратил внимание на мою возню и мгновенно навис надо мной во всем своем справедливом учительском гневе.

      – Что случилось, почему ты под партой? (Значит, уже сполз я под парту в рвении поисков.) Встань как следует, я говорю!

      Наверно, я встал и растерялся, и, наверно, вид мой был достаточно жалок, потому что учитель смягчился:

      – Что случилось, можешь ты мне сказать?

      – Ножичек у меня украли… который из Москвы…

      Почему я сразу решил, что ножичек украли, а не я сам его потерял, неизвестно. Но для меня-то сомнений не было: конечно, кто-нибудь украл – все ведь завидовали моему ножу.

      – Может, ты забыл его дома? Вспомни, подумай хорошенько.

      – Нечего мне думать. На первом уроке он у меня был, мы с Юркой карандаши чинили… А теперь нету…

      – Юрий, встань! Правда ли, чинили карандаши на первом уроке?

      Юрка покраснел, как вареный рак. Ему-то наверняка не нравилась эта история, потому что сразу все могли подумать на него, раз он сидит со мной рядом на одной парте. Про карандаши он честно сознался:

      – Чинили.

      – Ну хорошо! – угрожающе произнес Федор Петрович, возвращаясь к своему столу и оглядывая класс злыми глазами. – Кто взял нож, подними руку!

      Ни одна рука не поднялась. Покрасневшие лица моих товарищей по классу опускались ниже под взглядом учителя.

      – Ну хорошо! – Учитель достал список. – Барсукова, встать! Ты взяла нож?

      – Я не брала.

      – Садись. Воронин, встать! Ты взял нож?

      – Я не брал.

      Один за другим вставали мои товарищи по классу, которых теперь учитель (а значит, вроде бы и я с ним заодно) хотел уличить в воровстве. Они вставали в простеньких деревенских платьишках и рубашонках, растерянные, пристыженные… Каждый из них краснел, когда вставал на оклик учителя, каждый из них отвечал одно и то же:

      – Я не брал…

      – Ну хорошо, – в последний раз произнес Федор Петрович. – Сейчас мы узнаем, кто из вас не только вор, но еще и трус и лгун. Выйти всем из-за парт, встать около доски!

      Всех ребятишек, кроме меня, учитель выстроил в линейку около классной доски, и в том, что я остался один сидеть за партой, почудилась мне некая отверженность, некая грань, отделившая меня ото всех, грань, которую перейти мне потом, может быть, будет не так просто.

      Первым делом Федор Петрович стал проверять сумки, портфелишки и парты учеников. Он копался в вещичках ребятишек с пристрастием; и мне уже в этот момент (не предвидя еще всего, что случится потом) было стыдно за то,