Покровские ворота. Леонид Зорин

Завтра в полдень я буду там один.

      Лоллия. Хорошо. Вы не будете там один.

      Вместе с Клодием к ним подходит Фульвия, жена Сервилия, полная краснощекая женщина, богато одетая.

      Мой привет, Фульвия, мы поздравляем здесь вашего знаменитого мужа. Расскажите, что чувствует жена лауреата?

      Фульвия. Могу вам сказать, что я удивлена. Пожалуй, это самое сильное чувство. Посудите сами, свет не видел такого лентяя, как мой муж Сервилий. Все, что им написано, друзья мои, это мой пот, мои слезы, мои усилия. Дай ему волю, он бы только и делал, что кутил с приятелями и плел всякую чушь доверчивым дамочкам.

      Лоллия. Подумайте! Как обманчива внешность!

      Сервилий. Ты преувеличиваешь, жена.

      Фульвия. Все, что угодно, лишь бы не работать. А на мне дом, на мне – поместье, и все это, видите ли, должно быть достойно его имени. Сам-то он человек беспорядочный, но порядок и чистоту обожает.

      Лоллия. Ах, Фульвия, к поэтам надо быть снисходительной.

      Фульвия. Вот-вот, говорите это при нем, для него подобные речи – мед. А все дело в том, что он родился под счастливой звездой, нашел женщину, которая из него сделала человека. Его счастье, что кроме меня никто не читает его черновиков.

      Сервилий. В конце концов, ты знала, на что идешь.

      Фульвия. Так вот всегда: ему главное – отшутиться. И при всем том он неприлично ревнив. Иногда я жалею, что не родилась кривобокой. Лоллия, вы непременно должны нас навестить. И вы, Клодий, – ведь вы еще не видели нашего поместья.

      Клодий. Чрезвычайно польщен. Лоллия, пора. (Супругам.) До завтра у императора.

      Лоллия. До завтра. Прощайте, Фульвия. Прощайте, Сервилий. Мой привет вашему другу Эннию Цинне, который живет близ театра Марцелла.

      Сервилий. Он будет счастлив.

      Лоллия и Клодий уходят.

      Охота тебе срамить меня и срамиться самой.

      Фульвия. Что нужно от тебя этой… кукле? Стоило Домициану нацепить на тебя венок, она уже тут как тут. Я знаю наперечет всех ее любовников. Можешь поверить, тебе нечем гордиться, ей важно одно: чтоб они были на виду.

      Сервилий. Видит небо, Фульвия, я покладистый человек, у меня легкий характер. Чего ради тебе нужно мне портить настроение и аппетит? Я-то ведь снисходителен и умею не замечать. Слава богу, терплю за столом твоего центуриона, хоть он болтлив, как старая баба, и твоего грамматика, хотя он не может связать двух слов. Живи, но дай жить другим.

      Фульвия. Негодяй, ты посмел сказать это честной римлянке? И лишь потому, что у нее есть бескорыстные друзья?

      Сервилий. «Честной римлянке»… При чем тут Рим, хотел бы я знать? Честной можно быть и в Афинах.

      Фульвия. Фарисей, лицемер, ты и в словах блудишь, как на ложе. Разве это не ты писал:

      Нет таких дев на земле, чтоб могли они с римлянкой спорить,

      Римлянке только одной эта стыдливость дана…

      Сервилий. Ах, Фульвия, мало ли что я писал?..

      Фульвия (продолжает).

      Нет, я ничто не сравню с римским носом и с римской осанкой,

      С римской глубокой душой, с римским открытым лицом…

      Сервилий.