Песнь порицания. Lustful Black Fox

обладали одним несомненным плюсом по сравнению с общими трапезными – чтобы отравиться там, надо было быть либо идиотом, либо желающий тебе смерти должен отравить всех.

      Деревянная дверь пыталась воспрепятствовать мне, но пара отмычек, сделанных из погнутых писчих инструментов не оставили ей шансов, хоть и пришлось повозиться.

      – Щелк, – сдалась наконец последняя преграда, поддалась моему толчку, и свеча осветила небольшое помещение. Никого. Все-таки я везунчик, кто бы что ни говорил.

      Повозившись еще пару минут, мои пальцы наконец снова заперли дверь. Уж лучше потерять немного времени, чем разбираться с теми, кто придет проверить, отчего же дверь кухни, что запиралась на ключ, самовольно открылась.

      – О да… – простонал я, откусывая ломоть копченого с травами мяса. Всего сутки голодовки – и даже самое отвратное блюдо покажется пищей богов. – О, останки ужина?

      Грибы, тушенные в сливках, немного остывшего супа, кусок окорока – скопившееся в закромах Гурьенов можно было перечислять до бесконечности. Чтобы было удобнее, я набрал всего понемногу, сел за стол и только приступил к трапезе…

      – Щелк, – раздалось от двери. – Щелк, щелк, щелк.

      Последний щелчок оказался особенно громким, за дверью кто-то запыхтел и… на кухню проник лучик света от лучины.

      В этот момент мое лицо и лицо ночного визитера выражали примерно одну эмоцию – крайнюю степень удивления. Вот уж не ждал увидеть здесь виконта Мальтего….

      Дитрих был удивлен не меньше. Все было просчитано идеально – слуги спят, единственный ключ ему передал слуга, а тут сидит Темный и уплетает за обе щеки.

      Немая сцена. Если Дикий сейчас решит прикончить меня – у него получится, да еще и так, что я не успею даже дернуться. Вопрос о том, как он узнал, что моя ночная трапеза проходит здесь, пусть останется тайной – главное выжить. Рука скользнула к поясу с револьвером, когда Дитрих нарушил молчание:

      – Урррр, – недовольно прорычал желудок виконта, совсем не желающий делить трапезу с кем-то посторонним.

      И тут меня осенило – он тоже боится! Боится быть отравленным, задушенным во сне, или убитым любым другим способом. Мальтего тоже хочет жить.

      Жалость к врагу – очень опасная штука, но глядя сейчас на слегка безумный взгляд виконта, который упал на мое блюдо, я сделал выбор без колебаний.

      – Звяк, – звякнула ложка, ложась на стол. После чего я отпустил пистолет и чуть подвинул блюдо к другой стороне стола, на которой застыл Дитрих. Его голодный взгляд сменился недоверчивым, сейчас в нем боролись два желания: есть и бежать.

      – Чавк, – я взял с тарелки кусок хлеба, разломил его пополам, откусил от одной части, протянув другую заклятому врагу.

      Мальтего был очень осторожен, и в первый миг мне показалось, что он развернется и уйдет, но, поколебавшись минуту, виконт принял решение.

      – Чавк, – откусил он от куска хлеба, протянутого мной, закатил глаза от наслаждения и взял с тарелки еще снеди.

      Здесь, в темноте кухни, освещенные лишь огнем свечи, мы сидели и