Камелиада. Анастасия Антоновна Носова

перематывала в голове, что говорить будет и кому… кому? Директору. Фоминой. Им всем. Если надо и самому Сталину бы когда-то сказала, только не пустили бы ее к нему. Со Сталиным у Риты были счёты старые, с Фоминой тоже. Оба они ей представлялись теми людьми, которых лучше бы не встретить больше никогда, чтобы ни себя, ни близких опасности не подвергать. И если с первым пересечься на этом свете было уже невозможно, то с Фоминой – придётся.

      Родители Риты стали когда-то жертвами времен и режимов, неустанные войны, репрессии, ссылки истощили ее семью Нежданный, нежелательный ребенок, Рита была рождена и спасена – вопреки. И жила также.

      Сталин одной закорючкой на желтой бумаге сослал Альбина Щитца – ее отца, поволжского немца, в Сибирь. Ей не было и года. Через несколько лет отец умер, то ли от голодной смерти, то ли от пневмонии. Мать отца не любила, не жила с ним уже много лет. Еще за год до репрессий эта хитрая женщина почуяла неладное, и в тридцатых годах сбежала покорять Париж – к своей дальней родне не пойми по какой линии. Ребенка все же забрала, по наставлению деда – Аркадия Мексон. Человек нравов консервативных, но чудной и смешной в общении с внучкой, он ругался на нерадивую дочь, а противостоять ей не мог, своему же характеру не взыщешь. Все же предрассудки Сары Мексон не были столь дальновидны, не поняла она, женщина плоская и совсем не мудрая, что мир постепенно сходит с ума. Война поглотила Европу. А еврейская кровь Сары стала ей верным спутником и билетом в последний путь. Отец Риты скончался в ГУЛАГе в сорок четвертом. Через год в Освенциме умерла мать, не дожив две недели до освобождения. Риту не дали в обиду. Еще в тридцать девятом Сара смогла отправить единственную дочь в Москву, к деду. Дед уберег внучку, и все накопления, которые возможно было себе позволить, отдавал Ритиному увлечению – театру.

      Спустя четверть часа в кабинете директора разразилась дискуссия.

      – Игорь Владимирович, я понимаю, что наживу себе врагов ещё более чем сейчас, но ещё лучше я понимаю, что хочу этот балет, и вы это знаете.

      – Рита, милая, называть вещи своими именами хорошо, если от этого не зависит твоя судьба, я сердечно тебя прошу, почти умоляю, не предпринимать ничего до окончательного решения министра культуры, ты под удар ставишь театр, руководство, меня. Труппу свою хоть пожалей, дирижера, хореографа!

      – Игорь Владимирович!

      – Рита! Послушай, репетируйте, кто вам репетировать не даёт? Сцену я дам, с оркестром сама договориться сможешь…

      Зазвонил телефон. Встрепенулась Рита.

      – Алло? Да? – голос Игоря Владимировича дрогнул, грузное тело обессилено упало в кресло. – Вас понял.

      И он положил трубку, как бросил ее в Риту наотмашь вместе со своей, неуверенной речью – ей так показалось.

      – Не… не будет сцены, и оркестра… тебя в Министерство просят приехать. Сейчас же.

      – Это не просят, – Рита усмехнулась – Это приказывают. Есть, товарищ директор.

      Поднялась с неудобного, как будто сделанного для таких коротких обсуждений (исключающих пререкания), кресла, смахнула с вешалки пальто, поймала