Читая Тэффи. Геннадий Николаевич Седов

слюдяными крылышками, весь в золотых блестках – чудо! Висел на резинке, крылышки шевелились.

      «Лучше его на елку не вешать, – решила. – Валя все равно не поймет его прелести, может сломать. Оставлю себе»…

      Утром дочка чихнула: боже, насморк! Ходила из угла в угол, корила себя за черствость. «Ничего, что она на вид толстушка, все равно хрупкая. А я плохо о ней забочусь, не развиваю любовь к прекрасному, я плохая мать».

      Накануне сочельника убирая елку достала ангела, долго любовалась – мил необыкновенно! Веселый, румяный, роза в коротенькой толстой ручке. Такого ангела спрятать в коробочку, а в пасмурные дни, когда почтальон приносит печальные письма и лампы горят тускло, и ветер стучит железом по крыше, тогда только позволить себе вынуть его, подергать за резиночку, полюбоваться. Повесила ангела высоко («В случае чего не достанет»). Вечером зажгли елку, пригласили кухаркиного Мотьку и прачкиного Лешеньку – праздник начался.

      Валерочка вела себя мило, была со всеми ласкова, сердце ее оттаяло. Подняла на руки чудную свою лапушку лицом к ангелу.

      – Ангел? – осведомилась та деловито. – Дай, пожалуйста.

      Она дала.

      Валерочка долго его разглядывала, гладила крылышки. Нагнула голову, поцеловала в щечку – милая ты моя!

      В это время явилась соседка Нюшенька с граммофоном, начались танцы. Она носилась с детьми вокруг елки, водила хороводы и все время думала, что надо было все же упрятать ангела, чтобы случайно не сломали…

      Потеряла ненадолго из виду дочуру, искала взглядом, увидела: Валерочка стоит со смущенным видом за книжным шкафом, рот и щеки вымазаны чем-то ярко-малиновым.

      – Валя, что с тобой? – кинулась к ней. – Что у тебя в руке?

      Та раскрыла улыбаясь ладошку с прилипшими слюдяными крылышками, сломанными и смятыми.

      – Он был немножко сладкий, – сообщила.

      Боже, краска ведь могла быть ядовитой! Вытереть скорей язык, дать теплое питье, пусть вырвет!..

      Все, слава богу, обошлось, дочь веселилась с детьми у елки, а она плакала у камина бросая в огонь сломанные слюдяные крылышки. Подошла Валерочка, погладила снисходительно по щеке, утешила:

      – Не плачь, глупенькая. Я тебе денег куплю…

      Бежало время, зимы сменялись веснами, приходило лето, долгое-предолгое, наступала осень. Осыпался ближний лес, журавлиные стаи в небе, первый снег, катания на санях, праздники, именины, крестины. Выдался неурожайный год – пустые закрома в амбарах, толпы нищих за оградой просящих милостыню. Она мать троих детей, родила близняшек, мальчика и девочку. Леночка (имя в честь любимой младшей сестренки) веселая и озорная, Янек, напротив, тихоня и затворник: сидит часами в детской, что-то мастерит, клеит высунув язык.

      Она скучает по Петербургу, по матушке, сестрам. Письма оттуда приходят редко, пишет по большей части любимая Леночка. Прислала фотографии: выросла, похорошела, того и гляди замуж выйдет.

      От Маши ни слова. Портреты в газетах и журналах, новые сборники