Банный день. Геннадий Николаевич Седов

было найти ей жилье, куда-то пристроить. В тот вечер тетя Клава разрешила Стефке переночевать в красном уголке, на лавке. Принесла из подсобки пахнущий сыростью матрац, несвежего вида подушку.

      – Учти, на одну ночь, – предупредила. – В пять утра чтобы ушла. Не дай бог комендант нагрянет…

      С утра они с Шалвой кинулись по нескольким намеченным адресам. Стефка крепко держала его за руку, дико озиралась по сторонам. В конце дня, после бесконечного блуждания по городу им повезло: на Волковом поле нашли школу фабрично-заводского ученичества при обувной фабрике где согласились принять на полное содержание ограбленную в дороге, как написали они в заявлении, не имевшую документов дочь безземельного белорусского батрака.

      Прощаясь со Стефкой в кабинете директора, откуда ее собирались вести в санпропускник, он не выдержал, кинулся к дверям. Шел по коридору сгорбившийся, жалкий.

      – Все будет нормально, Колян, – успокаивал его Шалва когда вернулись домой. – Слышь, – полез в тумбочку, – тут у меня немного чачи из дома осталось. Давай по глотку, а?

      Выпили, он лег отвернувшись к стене, закрыл глаза. Перед глазами стояла Стефка, несчастная, потерянная. Зарылся лицом в подушку сдерживая рыдания…

      3.

      Первое известие от родителей пришло через полгода. В перерыве между занятиями в аудиторию заглянула секретарша декана.

      – Кулинич, – поманила рукой. Протянула потрепанный конверт: – Держи!.. У тебя кто-то на Урале живет?

      – Не-е, – отозвался он растерянно.

      Вскрыл холодея присланное на институтский адрес письмо, узнал неровный, крупными буквами почерк старшего брата.

      «Живы!» – отлегло от души.

      Письмо было коротким, в половину тетрадного листа. У них все благополучно, писал Константин. Живы-здоровы, трудятся на строительстве бумажного комбината, поздравляют его с наступающим Первомаем, желают успехов в учебе.

      Он крутил в руках оттиснутый расплывшимися печатями конверт с тремя копеечными марками. Обратным адресом значилось: «Пермский край, Красновишерск, управление Вишерских лагерей».

      «Красновишерск… Красновишерск», – водил пальцем по висевшей в институтской библиотеке карте РСФСР. Пермь у подножья Уральских гор нашел, Красновишерска не обнаружил.

      На другой день его неожиданно вызвали к декану.

      В просторном кабинете с большим портретом Ленина над столом сидел рядом с седовласым Артоболевским мрачный завкадрами института в застиранной гимнастерке принимавший у него документы при поступлении.

      – Садитесь, Кулинич, – указал жестом декан. – У товарища Сапруна к вам вопросы.

      – Не вопросы, а вопрос, – глухо отозвался Сапрун. Поднял тяжелый взгляд. – Что же это ты, – открыл папку на коленях, – не сообщил в анкете, что приходишься сыном кулака? Скрыл этот факт?

      Он ответил потупив голову, что во время поступления в институт ничего об этом не знал.

      – Как не знал? – возвысил голос Сапрун. –