Институтки. Надежда Лухманова

общей молитвы и чая девочек привели в класс и всем были розданы шнурки с кисточками, которые они повязывали вокруг головы, оставляя кисточки болтаться над левым ухом. Красный шнурок обозначал хорошее поведение, за дурное шнурка лишались, а самая «парфешка» получала синий шнурок. Второй класс был весь лишен шнурка.

      После обедни пошли завтракать, после завтрака, в два часа, начинался прием родных. Волнение девочек росло. Составлялась партия, решившая сдаться на капитуляцию; с каждой минутой к ней примыкали все новые члены. Скоро на стороне оппозиции осталась только рыженькая Франк да еще пять-шесть человек, к которым и без того никогда никто не приходил.

      У бедного Баярда был жутко на сердце – сегодня к ней должен был прийти старший брат, красавец Андрюша, и, может быть, он придет уже прощаться, потому что отпуск его кончался и он уезжал далеко, в свой полк. Девочка, бледная, взволнованно ходила по коридору – прощения она просить не станет ни за что, и вот других простят, а ее накажут еще и на четверг – за упрямство и дерзость.

      Слезы навертывались на ее глаза, и она все ходила и ждала. Вот раздался звонок, возвещавший о начале приема. По коридору мимо Франк пробежала дежурная со списком девочек, к которым пришли. Во втором классе послышалось сморкание и всхлипывание; нервы были напряжены донельзя. Килька, видимо, не желала делать никаких уступок, с каждой минутой на лице ее яснее выражалась злорадная усмешка.

      – Медамочки, пошлем депутацию к Maman, может, она простит!

      – Пошлем, пошлем, – подхватили все это предложение. – Пошлем Франк, пусть объясняется по-французски!

      – Бульдожка, иди ты – ты так похожа на ее Боксика, что она разнежится!

      – Дура, ты сама похожа на обезьяну!

      – Mesdames, mesdames, вот нашли время браниться! – кричала Чернушка, утирая слезы.

      В это время по коридору прошла Корова.

      – Вы зачем здесь? – крикнула она Франк. – Ступайте в класс.

      И вслед за девочками вошла туда и сама. Девочки все вскочили со своих мест: приход Коровы зародил в их сердцах надежду.

      Корова сказала длинную речь, сводившуюся к тому, что кто грешит, тот и должен терпеть. Минуты, дорогие минуты из двухчасового свидания уходили, родные и посетители ждали в большой зале, а у детей надрывались сердца от нетерпения и тоски.

      – Сестра моя, Вильгельмина Федоровна, – заключила Корова, – пришла сегодня утром ко мне и со слезами упросила меня идти к Maman и ходатайствовать за вас, моя добрая и кроткая сестра, с которой вы всегда обходитесь так дерзко; ей вы обязаны радостью видеть сегодня ваших родных. Maman вас простила!

      – Merci, m-lle, merci, m-lle, nous remercions m-lle votre soeur![33] – раздались радостные голоса, и девочки толпой ринулись к дверям.

      – Подождите, – торжественно заявила Корова, – вам еще дадут шнурки.

      Эта «награда» задержала всех еще на пять минут. Девочки готовы были кричать, плакать, топать ногами со злости, но, как укрощенные дикие зверьки, метали только злобные взгляды, ловили, чуть не рвали «награду» и торопливо повязывали ее на голову, затем построились в пары и вышли в залу.

      В

33

Спасибо, мадемуазель, спасибо, мадемуазель, мы благодарим вашу сестру! (франц.)