Девять. Борис Херсонский

стары, мы сами себе годимся в отцы.

      мы мелкие сошки никем не написанной драмы.

      на месте Урарту стоят армянские храмы,

      а нам в толпе не протиснуться. ученик

      сидит над руинами, над мраморными гробами,

      нанесенными на карту, над колоннами и столбами

      телеграфными, над порванными проводами,

      над скульптурами без хитонов и без туник.

      ампутация рук носов и фаллосов на скульптуре,

      отношение к сексу в давно погибшей культуре,

      технология тирании – стенобитный прибор, бревно

      с литою бронзовой головою барана…

      крепки границы Урарту, надежна охрана,

      солнце зашло, закат зияет как рана,

      но закату не больно, точнее, ему – все равно.

      «Старость – второе дыхание. Привычка – вторая натура…»

      Старость – второе дыхание. Привычка – вторая натура.

      Кому хватает выдержки, тому не нужно отваги.

      Герои моих стихов – история, архитектура

      и плоские человечки, вырезанные из бумаги.

      На них написаны тексты, вернее – только фрагменты.

      Но если читать между строк, как старцы в детстве читали,

      смысл проясняется – золотом на фоне траурной ленты,

      где нет ни болезни, ни настоящей печали.

      О, эти камни – в высоких железных оградах!

      Как выскочат хищники – никому не покажется мало.

      О, эти иконы в тяжелых золоченых окладах!

      О, эта вечность, которая мало что понимала!

      «в советской опере в царской ложе…»

      в советской опере в царской ложе

      сидит секретарша обкома долго сидит похоже

      рядом с ней бандит в голдяках и коже

      у обоих внутренний мир написан на роже

      над оркестровой ямой руки и лысина дирижера

      в музыке слышатся звуки трагедии и укора

      балерины кружатся ловко и споро

      стройные ножки не укрыты от взора

      декорации прошлой жизни дворцы колонны озера

      одно из них лебединое лебеди все без разбора

      перламутровые бинокли у старушек партера

      на галерке сидят софия надежда любовь и вера

      здание оперы классное внушающего размера

      не берут его ни пожар ни чума ни холера

      для населения сцена это incognita terra

      у секретарши квартира у бандита фатера

      море шумит где-то внизу а там за морями

      бибиси и свобода с лживыми новостями

      на морях корабли с барменами и моряками

      официантками хочешь можно потрогать руками

      бандит говорит соседке пышной чиновной даме

      похороните меня здесь в оркестровой яме

      блюз бродячей собаки

      бродячие псы идут за мной я тоже бродячий пес

      а был цепным и железный ошейник с собой унес

      болтаются и звенят два звена от моей цепи

      не бойся меня малыш отвернись к стенке и спи

      я сорвался с цепи и прорыл под забором лаз

      я забыл когда лаял в последний раз

      я забыл о том тусклом ноябрьском дне

      когда лакал