Леди и война. Пепел моего сердца. Карина Демина

не открывайте.

      Мы переглядываемся. Я не знаю, насколько могу доверять Сержанту, и Лаашья пожимает плечами, но все-таки решается и сдвигает комод.

      Поворачивает ключ в замке.

      Открывает дверь.

      И первая переступает порог.

      Сержант нормален, вернее, обыкновенен, что само по себе не нормально. Но сейчас не время и не место лезть в душу.

      – Если будет штурм, то сегодня. Перед рассветом. – Сержант взмахом руки отсылает Лаашью, и мне крайне неуютно оставаться наедине с ним. – Не стоит меня бояться. Я… контролирую свои эмоции.

      Мебель цела. Стены. Ковер. Немногочисленная посуда. Вазы. И свечи на месте остались.

      Он не собирался нападать.

      Ему нужно было одиночество.

      – Я думал, будет иначе. – Сержант едва заметным кивком дал понять, что мое невысказанное предположение верно. – Не так… пусто. Я привык к пустоте. И значит, все нормально.

      Он будет повторять себе это каждую свободную минуту. И занимать так, чтобы минут не осталось.

      Будет лгать.

      Верить.

      И понимать, что лжет. А потом однажды устанет.

      – Зато я знаю, что буду делать потом. Когда все закончится.

      – Что?

      – Убивать. – И эта замечательно безумная улыбка, знакомая по дядюшке Магнусу.

      Со временем штурма Сержант ошибся: Кормак не стал ждать рассвета. И ему не понадобилось подниматься по лестнице. Просто беззвучно распахнулась дверь за моей спиной, и мягкий баритон произнес:

      – Доброй нот-чи…

      Если это существо и было человеком, то давно.

      Наверное, оно умерло, скорее всего, в пустыне, где горячий ветер иссушил тело, а солнце вылизало кожу дочерна, сделав ее твердой и ломкой, как лист пергамента. И кожа эта с остатками волос плотно облепляла череп, на шее ее прорывали тонкие тяжи связок, а просторная серая хламида не могла скрыть неестественной сутулости фигуры. И двигалось существо рывками, в каждом движении преодолевая сопротивление мира.

      Почему я не закричала?

      Наверное, потому, что не испытала страха, скорее уж жалость: нелегко быть живым насильно.

      Существо кивнуло и протянуло руку. С его ладони скатился темно-синий шарик, который раскололся надвое. И мир вокруг замер. Часы, бившие полночь – каждый удар рождал в Башне каменное эхо, – замолчали. Воздух стал вязким, время – медленным. А собственное тело – неподъемно тяжелым. Я хотела встать. Закричать. Оттолкнуть умертвие, которое вдруг оказалось так близко.

      Его пальцы, сухие и теплые, сдавили мое запястье.

      И серая тамга соскользнула.

      А я вдруг поняла, что не нужно сопротивляться. У существа чудесные глаза – розовые, как срез сердолика. Не разделенные на белок и радужку. Лишенные зрачков.

      Такие глаза видят больше, чем доступно смертным.

      Наша светлость отражается в них… и нельзя отвести взгляд, иначе отражение потеряется в сердолике и я навек останусь там, в розовой каменной тюрьме.

      Существо протягивает руку.

      Я встаю.

      Делаю шаг, который дается с трудом. Силы уходят, как вода