Дворец для сероглазого принца. Татьяна Тронина

кроме них, там не было. Жар раскаленного воздуха и молочная голубизна небольшого бассейна с подсветкой... Завораживающий плеск воды о мраморный бортик и полная, глухая тишина. Сауна располагалась в подвальном помещении, и ни один звук извне не проникал сюда. Они болтали, смеялись, пили пиво. Целовались без конца.

      – Лешка...

      – Что?

      – Мне так хорошо... Знаешь, мне сто лет так хорошо не было! – призналась Катя, положив голову на его влажное теплое плечо.

      – Значит, я молодец? – улыбнулся он, перекатывая в ладонях бутылку с пивом. – Ведь это я придумал отвезти вас сюда...

      – Ты молодец, Лешенька... – протянула она и пощекотала его за ухом. – Ты у меня золото...

      На следующий день они осваивали снегокат, гуляли по лесу, водили хороводы вокруг голубой ели, росшей во дворе дома отдыха и уже украшенной по случаю грядущего праздника, стреляли в тире...

      После ужина Алексей посадил всех в машину, и они по обледеневшей, неровной дороге медленно отправились в Москву. Мика сразу заснул на заднем сиденье.

      – Нет, что ни говори, три дня вне дома – в самый раз! – заметил Алексей, уверенно держа руль. – Если меньше – не отдохнуть толком. А больше – взвоешь от этой природы.

      – Скажешь тоже! – фыркнула Катя. – Природа не может надоесть!

      В городе были пробки. Сквозь них с трудом доехали до дома, в котором жила Катина родня.

      – Мика, мальчик, просыпайся, – она осторожно затормошила сына.

      – Что, уже? – разлепил тот сонные глаза. – Ма, я не хочу! Поехали домой...

      – Мика, нет. Я же работаю...

      Катя вытащила сына из машины.

      – Леша, я быстро...

      Они с Микой побежали к подъезду.

      – Я не могу оставлять тебя на целый день одного дома, – терпеливо объясняла она. – Каникулы же почти до середины января!

      – Ма, я уже взрослый...

      – Мика, нет.

      Дверь открыла Катина мама – Алевтина Викторовна. Женщина, презиравшая диеты и воздержание...

      – Мишенька! – ахнула она и притиснула внука к своей пухлой груди. – Ангел мой золотой! Как же я по тебе соскучилась...

      Из-за спины Алевтины Викторовны показались ее сестры, Катины тетки. Они тоже завопили нечто восторженное, невразумительное и принялись по очереди тормошить Мику. Жили тетки в разных концах Москвы, но к Новому году непременно собирались у своей матери, главы рода Телегиных – бабы Лизы. Бабе Лизе, приходившейся Катиному сыну прабабкой, было восемьдесят семь, но, несмотря на годы, она отличалась ясным критичным умом и язвительным характером.

      Баба Лиза была тут как тут – растолкав трех дочерей, она увидела стоящих в прихожей Мику и Катю.

      – Прибыли, значит, – констатировала она, поправив на голове шерстяной платок, который не снимала с головы круглые сутки, поскольку постоянно мерзла. Лицо ее, темное и морщинистое, передернула гримаса раздражения. – Шуму-то, шуму...

      – Привет, баб Лиз, – деловито заметил Мика, снимая с себя верхнюю одежду. – Как дела?

      – Дела на букву... – заскрипела