…А родись счастливой. Владимир Ионов

туда, – показал он пальцем в потолок.

      – Подняться или вознестись?

      – Понял, – мотнул он головой. – Сперва поднимемся, а там и вознесёмся.

      «Господи, до чего они сейчас были бы похожи, – отметила Люба, лишь однажды видевшая возле себя Сокольникова «на крупном взводе». Он был груб и бесстыден до отвращения, и она выпрыгнула тогда от него в окно, благо, её комната в пансионате была на первом этаже. С тех пор он никогда больше не пил при ней столько. А этот скис с двух рюмок, пасынок несчастный!»

      – Значит, хочешь туда? – спросила она.

      – Хочу!

      – И стук тебе не помешает?

      – Чей? Какой?

      – Стук молотка, которым сегодня, слышишь, се-год-ня заколачивали гроб моего мужа – твоего отца?

      – Ой, мамочка! – кисло сморщился Игорь. – Опять ты за своё? Фу! Ну, всё настроение сразу – фьють! – и убила. Фу! Знаешь кто ты после этого?

      – Знаю – вдова твоего отца. А ты – пасюк.

      – Это чего такое?

      – Это штучка такая с носиком, с хвостиком, на четырёх лапках.

      – Такая собачка?

      – Нет, такая крыса. Серая. Вся в тебя. Понял?

      – Эт я что ли? – он не сразу, но всё-таки сумел удержать взгляд глаза в глаза, проговорил: – Ты, Люб, на грубость нарываешься? Мы одни в доме, и я плевал на твой траур.

      – Догадываюсь.

      – Не замолчишь – получишь. – Игорь нехотя стал выползать из глубины дивана, чтобы встать.

      – Встанешь, посмотри в окно. Не в то, а в это, за тобой. Вот так. Видишь, там большая чёрная машина?

      – Ну и что?

      – А то, что в этой большой чёрной машине сидит огромный рыжий мужик. Ты сейчас пойдёшь к нему и попросишь его догнать с тобой Кащея. Попробуешь остаться здесь, он из тебя любой сорт кефира выжмет. На сборы у тебя минута.

      Люба встала в дверях, прижавшись спиной и затылком к косяку, и Игорь сообразил, что его действительно просят вон и освобождают для этого дорогу. Но уходить из такого дома? От такой вдовы – пусть хоть она будет не батина, а самого господа бога… Ах, невезуха!

      – Мать, ты не порти вечер человеку. Извини, в чём можешь, но чего ты гонишь-то меня?

      – Остаётся полминуты, – ответила она, не поворачивая головы.

      – Мне всё ясно. Ладно! – он начал гоношить себе «посошок», но прежде заглянул за штору. Под фонарём, освещающем постройки во дворе, действительно пофыркивала выхлопной трубой чёрная «Волга». – Это тот рыжий бугай, что сидел за столом с Кащеем, батин шофёр? Который его утопил? Теперь он тебя пасёт? Всё ясно. Кончаем интим, переходим к делу. – Он отставил налитый коньяк. – Сколько батя оставил тебе наличными или на вкладах?

      – Ты считаешь, что он тут грёб тысячи? У него оклад был двести рублей за то, что он ночи не спал, мотаясь по полям, как сукин сын! – сорвалась Люба с прежнего тона.

      – Хорошо. Я не знаю, сколько у него было тут, знаю, сколько было там, сколько он на лапу брал за каждый контейнер дефицита! – заорал на неё Игорь, напрягая вспотевшую шею.

      – А это уже не моё дело, я не знаю этого. Знаю, что ты своё получил, и «батя» тебе уже ничего