Великая Мечта. Андрей Рубанов

ни даже сигаретки.

      – Стой, – позвал Юра. – Хочешь курить? Держи.

      – От души, – солидно выдохнул маленький наглец, принимая и поспешно пряча пачку курева, затем умело сплюнул и поспешил прочь – пока он разводил доброго мужика «на закурить», гомонящая шобла его друзей устремилась ко входу в храм живописи.

      – …Я спрячу коробку в машину.

      – Только не в салон, – посоветовал Юра. – В багажник. Увидят через стекло – утащат.

      – Захотят – утащат и из багажника.

      – Захотят, – сурово сказал друг, – утащат что угодно откуда угодно. Не умничай. Пошли покупать билеты… Стой! Смотри, какая девчонка!

      – Какая она тебе девчонка. Ей лет тридцать.

      – Ну и что? А фигура? А шея?

      – Не фонтан. Плечи костлявые. И макияж плохой…

      Объект – утомленная жарой и работой предводительница группы восточных туристов, экскурсовод – действительно выглядела неплохо. По сравнению с хозяйкой сиротского дома – как кинозвезда. Особенно впечатляли тонкие, слегка суховатые губы. Такие бывают у женщин циничных, умных и умелых.

      – Попка тяжеловата, – сказал я. – Слегка висит.

      – Ну и что? – азартно возразил Юра, пожирая глазами цель. – Мне нравятся тяжелые попы! Хорошая жирная попа иногда очень кстати. Возникает эффект обволакивания…

      – И ноги так себе. Видишь – повыше пяток наклеены пластыри? Она много ходит и устает.

      – Работает, – зафиксировал Юра. – Значит, мужа нет. Если бы я был ее мужем, я бы не заставлял ее работать…

      Мы исполняли наш любимый финт: подробное обсуждение внешних достоинств женщины в ее присутствии, – однако так, чтобы до ее ушей доносились только обрывки фраз. Дискуссию следует вести горячо, эмоционально, а краем глаза наблюдать, как объект проявляет все большую и большую заинтересованность, перемещается, словно бы невзначай, поближе для уловления деталей и старательно отводит взгляд.

      Большеротая предводительница уже густо покраснела, но совладала с собой и несколькими фразами направила отряд подопечных ко входу в музей. Фразы состояли из красивых цепочек напевных трехсложных слов, и я узнал японский язык.

      Психика наша была здоровая. В две минуты мы выкинули из головы унизительные речи строгой детдомовской бонны, забыли и про девчонку с пластырями на пятках – чинно зашагали в интересовавшие Юру залы.

      Музей мне понравился. Атмосфера одной из крупнейших в мире картинных галерей отсылала сознание гостя к постулатам настоящего искусства: создающегося нервами, кровью, личными драмами и усилиями характера. Седенькие бабушки-смотрительницы в казенных халатиках мирно провожали нас глазами, пока мы рассматривали величайшие золотовалютные шедевры нации: «Апофеоз войны», «Явление Христа народу», «Царь Иван Грозный и сын его Иван». Верещагина и Иванова я уважал с детства, любил и преклонялся. Брюллова и Врубеля – тоже. В передвижников пытался вникнуть и почти вник, но не отыскал у них божественного сияющего накала и не смог им простить отсутствия такого накала.