Как Ворон луну украл. Гарт Стайн

к нам придут. Это наш дом. – Последнее слово Дэвид почти пролаял. Голос его сделался утробным, рычащим, как у животного. – Пока они не придут, я не пью и не ем.

      – И когда же они придут?

      – Когда будут готовы.

      Закрыв глаза, Дэвид принялся исторгать странные гортанные звуки, зловещие и похожие на кашель. Какая досада! Затушив сигарету, Фергюсон встал.

      – Схожу за спальником, – кинул он через плечо и вышел в ночь.

      Снаружи накрапывал дождик. Замерзшие ноги начинали неметь. Забрав из самолета спальник, Ферги оглянулся на город: везде темно, только светился ярко-оранжевым общественный центр. Синевато-серое небо заволокли облака, слегка подсвеченные догорающими лучами солнца. В воздухе пахло корицей, и Фергюсон по неясной причине вдруг вспомнил отца, худощавого брюнета с зелеными глазами. Отец был ирландским евреем, очень, очень подлым человечишкой. В октябре он с приятелями ходил на лося, возвращался с тушей, а то и с двумя. Ферги каждый раз порывался пойти вместе с отцом, но его, как мелкого и слабого, не брали. Зато когда Ферги исполнилось одиннадцать, отец наконец взял его на охоту. Ферги на радостях даже сон утратил, на целых три дня. И они с отцом, мокрые от рассветного тумана и дождя, ночевали в спальниках. Ноги мерзли, отец криками подгонял, веля не отставать. Когда они присели отдохнуть на бревно, прямо перед ними из лесу вышла олениха с детенышем. Ферги хотел застрелить их, однако отец не дал, сказав, что это – беспомощные животные. Стрелять надо самцов; самок и детенышей трогать нельзя. Потом они подстрелили оленя и шли по кровавым следам. Картечь не задела сердце – вошла в легкие, и зверь умер не сразу. Он бежал и бежал, пока не свалился от потери крови. Отец подвесил тушу вверх ногами на дереве и отрезал голову, чтобы стекли остатки крови. Ножом вспорол оленю брюхо и вынул кишки. Запах еще теплых внутренностей перебил аромат корицы. Ферги, не сдержав тошноты, отвернулся, а отец все копался в брюхе оленя черными от крови руками. Он смеялся над Ферги: мол, что ты блюешь, сопляк? Как девчонка, ей-богу! При этом он продолжал выгребать потроха, скрести руками по ребрам. Скотина весила двести фунтов, и отец тащил ее на спине – потел, матерился, но тащил. Ферги шел впереди с фонариком. Вокруг сгущалась темнота, и отец с сыном торопились вернуться к пикапу. Фонарик неожиданно выпал из рук Ферги и разбился. Они остались в полной темноте. Отец тогда крепко врезал Ферги, даже кровь из носу пошла. Потом еще добавил подзатыльник и разорался, дескать, ты, писька мелкая! Не смей отворачиваться! Ферги обернулся к нему лицом и схлопотал еще раз по морде. Отец предупредил: мол, если выроню тушу, тебе несдобровать. И Фергюсон-младший пошел дальше, глотая слезы, дрожа от злости и страха, выводя из лесу отца. Тот не переставал подначивать сына: плакать вздумал, ссыкуха? Вот мы тебе розовое платьишко купим. Поплачешь для нас тогда? Что, мамочки тут нет? Ну поплачь, поплачь.

      Залаял койот, и Фергюсон вынырнул из воспоминаний. В темном лесу затаился какой-то зверь: зашуршал ветками, сверкнул буркалами и был таков. Фергюсон вздрогнул и поспешил обратно в общественный центр.