Лето, бабушка и я. Тинатин Мжаванадзе

Подлый и гнусный предатель!

      От боли – искры в глазах и жужжит в голове.

      Валюсь набок и закусываю руку, чтоб не орать.

      Боюсь посмотреть – что же там с ногой?

      Все-таки смотрю – на ноге болтается лоскут кожи, а под ней – что-то белое.

      Кость, что ли?!

      – Вот я сейчас приду и посмотрю, что ты там натворила, – приближается бабушкин голос, я наспех разглаживаю пальцами кожу обратно на ногу.

      – Это что такое?!

      – Ба, мне не больно совсем, – быстро говорю я и закрываю рану руками.

      – Покажи. Покажи, змееныш, что ты сделала!

      Бабушка внимательно смотрит на рану – почему-то даже крови нет, просто нога синяя.

      Дальше она молчит, потом набирает воздуху и начинает причитать:

      – Смерть моя, – говорит она вполголоса, но так страшно, что лучше бы кричала, – смерть моя и не проснуться завтрашним утром! Джандаба[9]!

      Причитания ее я знаю наизусть – они уже устоялись и отлились в форму корсиканской баллады: тут перечислены все ее беды за всю жизнь, надежды на спокойную старость и горькое разочарование от последней внучки, которая отравила ей эти надежды.

      Я покорно внимаю, а сама припоминаю все, что бабушка рассказывала про мамино детство, и ничего особо криминального в своем поведении не вижу.

      Нога обработана, перевязана, баллада спета, день окончен, папа пришел и выслушал отчет о моих прегрешениях, небо усыпано огромными звездами, темнота прикрывает оркестр кузнечиков.

      – Господи, пусть этот ребенок вырастет, дай мне сдать его на руки матери живой и здоровой, – молится бабушка своему глуховатому, но в целом отзывчивому Богу перед сном.

      Я виновато молчу – нога уже не болит.

      – Тебя на третий день из дома выгонят, задницей дверь откроешь, – привычно обещает бабушка, пока я обнимаю ее всеми конечностями.

      – Кто выгонит? Мама?

      – Свекровь! Когда замуж выйдешь, – свирепеет бабушка. – Или муж, еще вернее.

      – За что? – искренне удивляюсь я. – За то, что нога ободранная?

      – И за это в том числе. Молчи уже, – стукает бабушка меня напоследок. Звезды светят в окошко, трещат сверчки, папа храпит, собака перелаивается с товарками.

      Счастье медленно закрывает глаза и засыпает до утра.

      – Это что за восклицательный знак у тебя на ноге? – сочувственно спросил молодожен много лет спустя. – Не могли тебе родители пластическую операцию сделать?

      – На мозг пластику не делают, – обиделась я. – Зато у меня на всю жизнь – особая примета.

      Звезды почему-то светят совсем по-другому.

      Грузинские похороны

      – Посидишь пару часов у соседей, – озабоченно сказала мама.

      – Не-е-е-ет, я хочу с вами, – в который раз пробубнила я с распухшим от слез носом.

      – Ну мы же по делу едем! – рассерженно воскликнула мама. – Это вообще не для детей, тебе там делать нечего! Ну скажи хоть ты ей!

      Бабушка, одетая с иголочки, гладила свою черную шифоновую накидку.

      – Она

9

Джандаба – мифическое название условно очень далекого места, что-то вроде тридесятого царства, употребляется в смысле – «преисподняя, проклятье, тысяча чертей».