Кубарем по заграницам (сборник). Аркадий Аверченко

на другую переехать, – десять разрешений и мандатов требовается!.. Неправильно! Нехорошо!» Пожевал губами нарком, выслушал все до конца и спрашивает:

      – Значит, неправильно?

      – Очень даже неправильно.

      – Хорошо. Отведите его туда-растуда, и при попытке бежать – распорядитесь.

      – Да я, – говорит, – не буду бежать!

      – Все равно распорядиться нужно.

      Повели его и распорядились. Узнали мы с Алешей, поплакали, потом Алеша и говорит: «Я, говорит, буду теперь совсем иначе с ними разговаривать… Я уж знаю как!»… Пошел к наркому и говорит: «Ах, говорит, до чего у нас все хорошо, до чего все правильно! Обещали, скажем, хлеб – сделайте ваше такое одолжение – есть и хлеб, и жиры, и азотистые – хоть залейся. Мир народу обещали – извольте! Царит мир, тишь, гладь да Божья благодать… Свободу сулили? Боже ты мой! Это ли не свобода! Только теперь солнышко и увидели, только теперь свежего воздуха и глотнули. Очень все правильно сделано!»

      Пожевал нарком губами.

      – Правильно, значит?

      – Оч-чень правильно.

      – Ну-с, отведите его куда следует, а при попытке бежать – распорядитесь.

      – За что же, помилуйте?

      – За то самое. За издевательство и насмешку. Потому – то, что вы говорили, можно только в издевку сказать! Товарищ Скелетов! Распорядитесь.

      Распорядились.

      Так теперь посудите вы сами, товарищ оратор, как и что мне вам было ответить?! Ответить – «правильно!», скажут: распорядись, Скелетов! Ответить – «неправильно» – все равно: Скелетов, распорядись! Так уж лучше я молчать буду!

      Бывший оратор сокрушенно покачал головой.

      – Да, и молчать нехорошо. Молчание на категорически поставленный вопрос суть саботаж, бойкот правительства, наказуемый по нашим законам тюрьмой, а при попытке бежать… Одним словом, товарищ Гробов, распорядитесь.

* * *

      Редкие прохожие видели на пустынной мостовой Недорезова Григория, который, несмотря на честное слово и настойчивые свои заверения, очевидно, все-таки пытался бежать…

      Он лежал на мостовой, с поджатыми ногами, и казалось, что он, действительно, пытается убежать.

      И казалось тоже, что у него два отверстых рта на обоих полюсах застывшего тела: один рот – полный белых деревянных зубов – на башмаке… Этот рот вопил, он был разинут в бешеном требовании каши, обращенном к пыльному небу.

      Другой рот – обыкновенный человеческий, без передних, вышибленных прикладом зубов – был тоже открыт, но молчал. Молчал.

      До Страшного Суда.

      Слабая голова

      Позвонили мне по телефону.

      – Кто говорит? – спросил я.

      – Из дома умалишенных.

      – Ага. Здравствуйте. Я ведь ничего, я только так. Хи-хи. Ну, как поживают больные?

      – Насчет одного из них мы и звоним. Вы знавали Павла Гречухина?

      – Ну как же! Приятели были. Да ведь он, бедняга, в 1915 году с ума сошел…

      – Поздравляем вас! Только что совершенно выздоровел. Просится, чтобы вы его забрали отсюда.

      – Павлушу-то?