В ожидании дождя. Деннис Лихэйн

хотел прилепить кусок пластиковой взрывчатки к двигателю «ауди» и замкнуть его на провод сигнализации. Взрыв разнес был пол-Уотертауна и отправил обломки «Маунт Оберн» куда-нибудь за Род-Айленд. Бубба в упор не понимал, что плохого в этой идее.

      – За изуродованную машину человека не убивают.

      – Это где сказано?

      Должен признаться, ответного аргумента у меня не нашлось.

      – К тому же, – добавил Бубба, – при первой возможности он ее изнасилует.

      Я кивнул.

      – Ненавижу насильников, – сказал Бубба.

      – Я тоже.

      – Хорошо было бы, если б он больше никогда никого не насиловал.

      Я повернулся к нему:

      – Убивать его мы не будем.

      Бубба пожал плечами.

      Коди Фальк закрыл багажник и на секунду застыл, оглядывая парковку перед теннисными кортами. Выглядел он так, будто позировал для портрета, – густые темные волосы, словно вырубленные из камня черты лица, накачанный торс и мягкая, явно недешевая одежда. Он легко мог сойти за модель с обложки глянцевого журнала. Он производил впечатление человека, прекрасно понимающего, что за ним наблюдают, потому что привык, что все всегда на него пялятся – или с восхищением, или с завистью. Мир принадлежал Коди Фальку, а мы, простые смертные, только жили в нем. Но он не догадывался, что наблюдаем за ним мы с Буббой.

      Коди выехал со стоянки, свернул направо, и мы последовали за ним – через Уотертаун, до границы с Кембриджем. На Конкорд-стрит он повернул налево и направился в Бельмонт, один из бостонских районов, считавшийся фешенебельным даже среди остальных, не менее престижных.

      – Слушай, а чего парковку называют парковкой, если там деревьев нет, как в парке? – Бубба зевнул в кулак, глянул в окно.

      – Ни малейшей идеи.

      – Ты в прошлый раз то же самое сказал.

      – И?

      – И мне хочется, чтобы кто-нибудь мне объяснил почему. Меня это бесит.

      Мы свернули с главной улицы и вслед за Коди Фальком направились в дымчато-коричневый квартал высоких дубов и шоколадного оттенка тюдоровских особняков. Заходящее солнце оставило после себя темно-бронзовую дымку, заставляя зимнюю улицу сиять по-осеннему, создавая атмосферу изысканного спокойствия, наследного богатства, атмосферу частных библиотек из темного тика, где повсюду витражи и изящные гобелены ручной работы.

      – Хорошо, что мы «порше» взяли, – сказал Бубба.

      – Думаешь, «Краун-Вик» тут сильно выделялся бы?

      Мой «порше» – это «родстер» 63-го года выпуска. Десять лет назад я купил кузов и кое-какую начинку, а следующие пять лет потратил, покупая запчасти и собирая автомобиль заново. Я не то чтобы очень любил эту машину, но… Признаюсь – когда я сажусь в нее за руль, чувствую себя самым крутым парнем во всем Бостоне. Возможно, даже во всем мире. Энджи любила говорить, что это потому, что я еще толком не вырос. Скорее всего, она права. С другой стороны, сама она до недавнего времени вообще водила «универсал».

      Коди Фальк остановился у большого особняка в колониальном стиле, а я погасил