Равная солнцу. Анита Амирезвани

седая борода тряслась, когда он говорил. – Дайте мне взглянуть на свиток.

      – Вот он! – отвечал Хайдар, взмахивая бумагой, но не выпуская ее из рук, так что Шокролло пришлось подойти к возвышению.

      Через несколько минут он изумленно сказал:

      – Готов поклясться – это написано шахом.

      Дядя Пери, Шамхал-черкес, поднялся, чтоб высказаться:

      – Всем известно, что во дворце есть женщина, чей почерк похож на шахский. – Его указательный палец устремился вверх для значительности. – Как можно быть уверенными, что это не ее рука?

      – Пусть вы сомневаетесь в почерке, но печать моего отца знают все, – отвечал Хайдар, указывая на завещание. – Уж ты, конечно, не станешь отрицать, что это она?

      – Любую печать можно подделать, – не уступал Шамхал.

      – А эта подлинная, клянусь, – уверял Хайдар.

      – В таком случае пусть принесут печать шаха для сравнения, – настаивал Шамхал.

      Мне случалось видеть, как шах использовал печать для самых важных писем; он носил ее на цепочке вокруг шеи. Мирза Салман Джабири, глава всех дворцовых служб, включая и резчиков печатей, был отправлен казначеем в погребальные покои сделать оттиск шахской печати на чистом листе.

      Тем временем Салим-хан приказал подавать угощение. Целая армия слуг вбежала с подносами горячего кардамонового чая, а другие несли блюда орехов, фиников и цукатов. Среди всей этой суматохи главный евнух Султанам, гигант с шеей борца, выскользнул из зала.

      – И что ты думаешь? – спросил я Баламани.

      – Думаю, Хайдар лжет. Если бы шах решил выбрать его, почему не провозгласил о выборе при жизни?

      – Но тогда Хайдару пришлось бы опасаться покушения. Баламани фыркнул:

      – А сейчас ему опасаться нечего? Он точно ягненок, которого вот-вот прирежут.

      Пока мы пили чай, мирза Салман вернулся в комнату с влажным оттиском печати на чистом листе. Он передал бумагу Салим-хану, который развернул ее.

      – Я уверен, что это та же печать, что и на завещании, – объявил он и передал ее по кругу, чтобы все могли взглянуть.

      Знать рассматривала оттиск, а тем временем евнух Султанам вернулся, чуть запыхавшись, и прошептал что-то на ухо ее брату Амир-хану-мовселлу. Глаза его расширились, и, прежде чем евнух договорил, он встал.

      – Одна из скорбящих жен посетила шаха ранним утром после его кончины, – сказал он. – Причитая над его телом, она случайно наткнулась на печать у горла и нащупала на ней остатки мягкого воска. Это предполагает, что печать недавно использовали или, возможно, сняли с шеи шаха, а потом вернули на место.

      Зал опять взорвался криками. Салим-хан потребовал тишины и велел привести стражников мертвого шаха. Первый, чьи ширина плеч и немалый рост были почти одинаковы, поклялся, что за ночь печать не снимали, а за ним поклялись остальные. Но все понимали, что стражу можно было подкупить, и страсти в зале накалились, когда стало ясно, что ответа на вопрос о подлинности завещания нет.

      Перебранка ширилась, и Баламани смотрел на это с отвращением:

      – Этого