Мое ходячее несчастье. Джейми Макгвайр

Дженкс бросил мне на тарелку ломтик картошки фри:

      – Как дела, Трэв? Говорят, ты трахнул Тину Мартин? Сегодня она весь день поливает тебя грязью.

      – Заткнись, Дженкс, – сказал я, не отрывая взгляда от своего подноса.

      Если бы я только взглянул на тупую физиономию этого придурка, я мог бы не сдержаться и сбить его со стула. Эбби наклонилась вперед и посмотрела на нас:

      – Перестань, Крис.

      Я поднял на нее глаза и почему-то вдруг вышел из себя. Какого хрена она меня защищает, если соберется и уедет в ту же секунду, когда ей скажут про водонагреватель? Даже говорить со мной больше не станет! Это было нелепо, но я чувствовал себя преданным.

      – Эбби, я сам могу за себя постоять.

      – Извини, я просто…

      – Не нужны мне твои извинения! И вообще ничего мне от тебя не нужно! – выпалил я.

      Она изменилась в лице, и это меня добило. Ясное дело, она не хотела быть со мной. На кой ей инфантильный идиот, который владеет своими эмоциями не лучше, чем трехлетний пацан? Я шумно встал из-за стола и пулей выскочил на улицу.

      Только усевшись на свой мотоцикл, я наконец-то перевел дух. Резиновые рукоятки руля заскрипели под моими ладонями, мотор зарычал, я пинком убрал подножку и как черт из пекла вылетел на дорогу.

      Я колесил с час, и мне немного полегчало. Когда я бывал в таком состоянии, все улицы рано или поздно приводили меня в одно и то же место. Некоторое время я боролся с собой, но в конце концов все-таки затормозил возле отцовского дома.

      Папа вышел на крыльцо и махнул мне рукой. Я разом перескочил через обе ступеньки, остановившись в шаге от него. Он прижал меня к своему мягкому округлившемуся боку и провел внутрь.

      – А я как раз подумал, что ты давненько не заезжал, – устало сказал отец.

      Лицо у него было одутловатое, верхние веки набрякли, под глазами мешки. После маминой смерти он несколько лет пил. Поэтому на Томаса свалилось гораздо больше забот, чем обычно бывает у детей. Но мы худо-бедно справлялись, а отец постепенно пришел в себя. Папа ни разу с нами об этом не говорил, но мы чувствовали, что он при каждом удобном случае пытается загладить свою вину перед нами.

      Хотя большую часть моего детства он пребывал в унынии или в ярости, я никогда не считал его плохим отцом. Просто смерть жены его подкосила. И теперь я представил себе, каково это. Возможно, я испытывал к Эбби крошечную долю того, что он чувствовал к маме, и все равно разлука с Голубкой выбила меня из колеи.

      Папа опустился на диван и указал мне на старое кресло:

      – Чего стоишь? Садись.

      Я сел и принялся ерзать, не зная, как начать разговор.

      – У тебя что-то случилось, сынок?

      – Понимаешь, пап, есть одна девушка…

      – Девушка… – повторил он с легкой улыбкой.

      – Она меня вроде как ненавидит, а я ее вроде как…

      – Любишь?

      – Да нет… Не то чтобы… Просто… А почему ты так решил?

      Он снова улыбнулся – теперь уже широко:

      – Ну раз ты не знаешь, что делать, и приехал