Строговы. Георгий Марков

повернулся к ней лицом. – Ты сама посуди: как человеку не заплатить, раз он доброе дело сделал?

      – Значит, по-твоему, красть – доброе дело?

      – Я ему не за кражу деньги дал. Он меня уму-разуму научил. Уж теперь никогда в этот карман денег не положу!

      Анна отвернулась и замолчала, чувствуя, как досада на свекра клокочет в груди.

      В городе они прожили три дня; завезли две кадки меду Кузьмину, продали воск, купили сахару, мыла, муки и в ясное, теплое утро отправились обратно на пасеку.

      Проезжая мимо красных казарм, они увидели солдат.

      Те сидели на бревнах и, завистливо поглядывая на проезжающих, скучно жевали черный хлеб.

      Захар остановил лошадь, проворно соскочил с телеги и подошел к солдатам.

      – Здорово, ребята!

      – Здорово, отец!

      – Всегда такой хлеб едите?

      – Всегда, отец.

      Захар молча повернулся и торопливо пошел через дорогу в лавку.

      Анна внимательно рассматривала солдат, вглядывалась в невеселые, задумчивые лица и думала о муже.

      Через несколько минут дверь лавки широко распахнулась, и на пороге с охапкой саек появился Захар.

      «Господи, да он совсем рехнулся!» – ужаснулась Анна, видя, что свекор направился к солдатам.

      А Захар подошел к ним, положил сайки на бревна и сказал просто:

      – Угощайтесь, ребята. У меня у самого сын служит.

      Не дожидаясь благодарности, он отправился к телеге. Солдаты растерянно переглянулись, не решаясь взять сайки. Потом один из них вскочил на ноги и крикнул вдогонку:

      – Спасибо, отец, за угощение!

      Эта новая выходка свекра возмутила Анну только в первую минуту. Потом она стала думать об этом иначе: «Все Строговы таковы. Матвей поступил бы точно так же». И вот эту-то добрую, отзывчивую душу она, пожалуй, больше всего и полюбила в Матвее. Сердце отошло, и Анна даже улыбнулась своим мыслям.

      – Не горюй, Нюра, еще наживем, – сказал Захар, усаживаясь в телегу. – Бог даст, пчела нам еще натаскает.

      – Да я и не горюю, батя, – отозвалась Анна. – Это ты хорошо сделал. Горюю я о другом. Гляжу на вас с Матюшей – и чудно мне становится. Крестьяне вы, на земле живете, а настоящей прилежности к крестьянскому делу нет у вас. – Она вздохнула, приподняв крепкие плечи. – Матюшу из тайги не вытянешь, тебя от пчелы не оторвешь…

      – «От пчелы не оторвешь», – передразнил ее Захар. – Я от пчелы хозяином стал! Ты, что ли, все добро мне наживала?

      – Не хулю тебя, – мягко ответила Анна. – А только с одной пасекой много не наживешь. На землю надо крепче садиться нам, батюшка, скот заводить. А пасека – она хороша, когда другие достатки есть. При хозяйстве от нее и капитал скопить можно.

      – Будет, будет тебе учить меня! Годов тебе мало. Поживи с мое! – Захар вытащил из-под себя кнут, со свистом взмахнул им и сердито задергал вожжами.

      Анна давно собиралась все это сказать свекру, и гнев его не укротил ее.

      – Я не учу тебя, я о себе забочусь. А раз ты не хочешь, как все прочие мужики, жить, – я сама хозяйством займусь. Вот приедем домой, на селе