Ричард Длинные Руки – принц-регент. Гай Юлий Орловский

же он видит…

      Вокруг головы сияние, нет, вокруг всего тела, только от головы ярче. Я охнул нарочито громко:

      – Как здорово! Это что с тобой, брат?

      Он повернул голову в мою сторону, замедлил шаг, я смотрю с прежним интересом, он нехотя остановился.

      – Брат, – прозвучал тихий голос, – это не моя заслуга…

      – Открой личико, – сказал я, – а то как-то не совсем вежливо. Вроде бы гордыня… Я паладин, зовут меня Ричард.

      – Я брат Целлестрин, – прошелестел он.

      Я смотрел, как он поспешно поднял капюшон, но не отбросил за спину, а оставил на уровне чуть выше бровей. Лицо бледное, изнуренное, но красивое той трепетной интеллигентностью и духовностью, что любим в друзьях, но не хотели б иметь в себе из чувства благоразумия и трезвого понимания, в каком мире живем.

      И самое удивительное – от лица идет чистый свет, а когда он взглянул по-детски распахнутыми глазами, наивными и бесхитростными, я задохнулся от ощущения счастья.

      – Я слушаю тебя, брат, – произнес он вежливо и стеснительно. – Я вижу, ты человек новый.

      – Да, – ответил я, – этот дивный свет…

      Он сказал виновато:

      – Я ничего не могу сделать, чтобы его скрыть, прости.

      – За что?

      – Да так, – сказал он стеснительно. – Сколько раз пытался сделать его незаметнее, но он все ярче и ярче. Прости, брат, за невольное…

      Я прервал:

      – Нет-нет, я в восторге! Замечательно, что ты такой. Нельзя становиться незаметным, никто подражать не будет. Это должно быть заметно, весомо, зримо…

      Он поклонился, снова надвинул капюшон на лицо и пошел, сгорбившись и почти касаясь плечом стены, к дальнему выходу из зала. Он так усердствовал в своей скромности, что я едва не выругался вслух от злости за его неверное понимание основных постулатов в целом вообще-то великолепного учения – христианства.

      Громко лязгнуло, это отодвинулся тяжелый металлический засов, прячась в железные петли. Массивная дверь с готовностью распахнулась, словно дюжие слуги поспешно открыли ее перед королем.

      Я постоял с целую минуту, тупо глядя на услужливую дверь.

      – Нет, – сказал я себе, – хоть часок, но поспать надо. А то тут и рухнуться недолго.

      Первое требование устава предписывает вставать зимой до петушиного пения. Я надеялся, что петухов здесь не отыщется, но едва сомкнул глаза и начал погружаться в непонятный пока сон, как услышал откуда-то снизу хриплый и наглый крик, тут же горлопана поддержали другие петухи.

      Если в других монастырях приходилось наблюдать за звездами, чтобы отсчитывать время, замерять длину тени, то здесь я еще вчера увидел клепсидру в большом зале, так что в комнатах монахов наверняка есть песочные часы самого разного размера.

      Следом за пением петуха, хотя какое это пение, отвратительный хриплый крик, донеслись удары колокола.

      Я раскрыл глаза, уже четко зная, где я и с какой миссией, никакой затуманенности в мозгу, только полудурки