Три пятнадцать. Джослин Джексон

Босс положила мне руку на плечо, повернула лицом к двери, подтолкнула к кухне и с шумом захлопнула дверь. Я все ревела и не могла успокоиться, потому что уже поняла, какое объяснение Оккам с Роджером считали простейшим.

      Мама сказала, те кости во дворе – ее ребенок. Кто же тогда я? Девочка-Маугли из Невады или Калифорнии? Лиза нашла меня и принесла домой? Или украла? Или меня бросили, а она подобрала и пригрела, как тех собак? Я не Лизин ребенок, значит, и Боссу никто, а она об этом не знает. Внучка Босса лежала в сундучке под ивой. От таких мыслей голова задергалась, в животе забурлило.

      Спокойно, с бесконечным терпением Босс собрала дрожащую меня в комочек и прижала к себе, будто мое тело состояло из пятидесяти убитых горем утят. Едва дрожь утихла, я заревела в голос. Ревела я долго, но под конец уже не могла себя слушать и замолчала, только шмыгала носом, уткнувшись в плечо Боссу. От моих соплей, слюней и слез оно намокло, но я не отстранялась. Босс прижимала меня к себе целую вечность, потом, убедившись, что я не плачу и не дрожу, усадила за кухонный стол.

      – По-моему, сейчас нам надо горячего шоколада.

      Я сидела как чумная, а Босс достала кастрюлю, сахарницу, молоко и какао-порошок, сварила мне шоколад – так же, как в день, когда я поняла, что Брайони Хатчинс меня бросила, или когда схватила двойку на экзамене по алгебре, хотя занималась день и ночь. Но ведь у Босса нет приятеля вроде Роджера, и про принцип Оккама она не слыхала. Выложить бы все, только зачем Боссу знать, что я ей не родная? Вместо этого я достала сотовый и отправила эсэмэску Роджеру.

      «В сундучке была Мози Слоукэм».

      Пусть напишет, что я свихнулась. Пусть напишет хоть что-нибудь!

      «Оккам, это ты?» – наконец ответил Роджер.

      «М.б. М.б. я Оккам. М.б. кто угодно, т. к. настоящая Мози – кости».

      – Кто это тебе эсэмэски шлет? – спросила Босс. – Я думала, в школе нельзя пользоваться сотовыми.

      – Наверное, Роджер в зале для самостоятельных занятий. Оттуда разрешают отправлять эсэмэски.

      – Угу, – с сомнением хмыкнула Босс, помешивая шоколад.

      Я сидела, уставившись на экран сотового, и ждала эсэмэску. Ждала ответа Роджера. Получилось так странно: решив ничего не говорить Боссу, я почувствовала себя прозрачной и легкой. Казалось, прямо под кожей появились пузырьки, как на стакане, в который налили «спрайт» и оставили на столе.

      Эсэмэска пришла, и я прочла шесть слов: «Ага, ты м.б. кем угодно». Я кивнула, словно Роджер сидел рядом, и почувствовала, как несколько пузырьков отлепились от меня и взлетели.

      На свете была другая Мози Слоукэм. Если бы она выжила, то боялась бы шевельнуться, ведь каждый шаг приближал бы ее к предрешенной, всем известной участи. Мози Слоукэм пришлось бы всегда быть идеальной, не то упадет и поднимется беременной, либо сядет на наркотики и начнет, как дура, поклоняться деревьям, либо станет банковским кассиром в уродливой форме – в такой никто не заметит, что она еще хорошенькая, – и посвятит жизнь ребенку, детям своего ребенка, а потом, вероятно, их детям, и никаких тебе свиданий! Только я не та