Пламенеющий воздух. Борис Евсеев

и Морли! И только из сострадания к твоей глупости я, Коля, тебя сейчас поцелую…

      Я догнал Дросселя у дверей его кабинета.

      А уже через полчаса, вместе с директором Колей и веселой Лелей, нехотя плелся в лабораторию, на свое рабочее место.

      Со Второй Овражьей улицы мы перебрались на Первую.

      К запаху майкельсоновской глупости примешивался запах поздно скошенного бурьяна.

      Впереди, метрах в пятнадцати, скачущей походкой поспешал директор Коля с карповым подсаком в руке.

      Туфли у Коли были голубенькие, матерчатые, с черными кожаными нашлепками и загибающимися кверху носами. Подсак треугольный, пиджак коротюсенький. Цирк, да и только!

      За Колей тащились мы с Лелей.

      Леля оказалась занятной собеседницей. Сперва она попыталась уточнить, сколько мне лет, потом попросила рассказать, сколько раз и на ком именно я был женат.

      Пришлось сказать правду: не был ни разу. Я думал, эти слова вдохновят Лелю на какую-нибудь незапланированную нежность, но она только буркнула: «Значит, и не женитесь» – и ринулась догонять Колю.

      Мы как раз огибали пламенеющий золотом храм, когда Леля вдруг вернулась и, округлив милые кошачьи глазки с вертикальными черточками вместо зрачков, сказала:

      – Мы все здесь концы отдать можем. Эксперименты наши смертельно опасны! И это – уже не шутка.

      Сарказма в Лелином голосе я на этот раз и впрямь не уловил, и поэтому стал вертеть головой по сторонам, а потом часто-часто задышал носом, словно бы вынюхивая в воздухе опасность и риск.

      Ничего не вынюхав, спросил:

      – Так чего ж вы во все колокола не бьете? Чего наверх, в Москву, в Питер, не семафорите?

      – А мне интересно, как мы все здесь – и теперь уже в обнимку с вами – подыхать будем! Я, кстати, так и не поняла: почему взяли именно вас? Тут что-то кроется…

      Я приостановился. Леля дружески рассмеялась.

      – Идемте же! – Она подхватила меня под руку. – Вы так и не сказали: сколько вам лет?

      – Двадцать девять, – чуть подумав, соврал я.

      Тут Леля отчебучила такую штуку. Изящно разведя в стороны полы белого плаща, она присела, и, показав толстенькие детские коленки, заявила:

      – А тогда мне – пятнадцать.

      Я двинулся дальше. Леля догнала, опять ухватила под руку.

      – Видите во-он ту горку? Ну там, за Волгой…

      Я нехотя всмотрелся.

      Вихри эфира

      Слева от нас, за Волгой, на расстоянии примерно километра, на одном из невысоких лесистых холмов мерцали крупные, проглядываемые насквозь дневные огни. Чуть дальше, за огнями, через равные промежутки времени взмывали в небо оранжевые и желтые шары.

      – Это зонды со спецначинкой, – таинственно сообщила Леля.

      Трескотня ее начинала мне надоедать. Я вырвал руку.

      – Но эти зонды – маленькие. А завтра будет запущен большой зонд. Через некоторое время – и аэростат! И ты, дурашка, на нем полетишь! А все потому, что Морли с Майкельсоном впервые добились